В поисках синевы

Лоис Лоури

Боль делает тебя сильной

1

- Мама?

Ни звука в ответ. Да она его и не ждала. Мама умерла четыре дня как и Кира могла быть уверена, что душа её давно уже на небесах.

- Мама, - произнесла она опять, еле слышно. Казалось, она может чувствовать её покидающую этот мир душу, так же как в тишине можно слышать легкое дыхание ночного ветра.

Теперь я осталась одна-одинешенька, с грустью подумала про себя Кира.

Она была доброй и жизнерадостной женщиной, её мама, которую звали Катрин. Потом, после короткой и внезапной болезни она стала просто телом по имени Катрин, в котором все еще обитал ее истомившийся дух. После четырех восходов и закатов не осталось и духа, и теперь это было уже только тело. Землекопы придут и присыпят ее землей, но все равно она будет растерзана голодными и когтистыми существами, что бродят здесь по ночам. Они растащат и раскидают кости. Кости сгниют и со временем станут землей.

Кира нетерпеливо смахнула навернувшиеся было слезы. Она любила свою маму и теперь ей будет ее не хватать. Но сейчас пора было уже уходить. Она воткнула свою палку в рыхлую землю, оперлась на нее и рывком поднялась на ноги.

Она стояла и потерянно оглядывалась по сторонам. Она была еще слишком юна и никогда не видела смерти вблизи, в их маленьком мире, состоявшем из нее самой да ее мамы. Конечно, она видела, как другие проходят через ритуал Расставания. Даже сейчас некоторых из них можно было увидеть на просторах обширной зловонной Пустоши, ссутулившихся, сжавшихся возле тех, за чьими отходящими душами они наблюдали. Она знала, например, что женщина по имени Елена была там и смотрела, как душа покидает тело ее ребенка, родившегося прежде срока. Елена пришла только за день до Киры. За детьми не нужно было присматривать по целых четыре дня. Тонкие струйки их душ, прибывшие в этот мир недавно, покидали его легко и быстро. Так что Елена уже скоро вернется в деревню, к семье.

Что же до Киры, теперь у нее нет семьи. Как нет теперь у нее и дома. Хибарку, в которой жили они вдвоем с мамой, предали огню. Так всегда делали после того, как кто-то умирал от болезни. Скромного шалаша, единственного дома, который она когда-либо знала, более не существовало. Она видела дымок вдалеке, пока приглядывала за Катриной. Пока она наблюдала, как улетает душа ее мамы она могла видеть и то, как, кружась, вьются все выше и выше в небе тлеющие лоскутки ее ушедшего раз и навсегда детства.

Она слегка дрожала от страха. Страх был неотъемлимой частью их жизни. Ведомые страхом, люди строили себе убежища, искали и выращивали еду. Помятуя о страхе, мастерили и запасали оружие. Их вели боязнь холода, голода и болезней. Боязнь диких зверей.

Этот страх не оставлял ее и сейчас, пока она стояла, опершись на свою палку. Она посмотрела в последний раз вниз на неподвижное тело, бывшее некогда ее мамой и принялась размышлять, что делать дальше.

Кира подумала, что ей понадобится новая крыша над головой. Если она сможет найти помощь, что честно говоря вряд ли случится, постройка дома не займет много времени, особенно в это время года, в начале лета, когда ветви ив еще гибкие, а глина по берегам рек густа и обильна. Она много раз видела, как другие делали это и поняла, что, наверное, и она сможет построить для себя что-то похожее на шалашик. Его стены и дымоход можно не делать идеально прямыми. А вот справиться с крышей будет труднее. Из-за ее нездоровой ноги о лазаньи можно забыть. Но она придумает что-нибудь. Как-нибудь справится с этой постройкой. Потом она найдет способ выстроить заново свою жизнь.

Брат ее матери тоже был здесь, на Пустоши на протяжении последних двух дней. Он не защищал тело Катрины, своей сестры, но тихо сидел подле своей собственной жены, вспыльчивой и суматошной Солары с ее новорожденным, который был еще слишком мал, что бы иметь имя. Они кивнули друг другу, Кира и ее дядя, в знак узнавания. Но после этого он ушел. Его пребывание на Пустоши завершилось. У него были еще малыши, о которых нужно было заботиться; у него и Солары было двое, кроме того, чье рождение принесло самой ей только смерть. Они были все еще маленькие и имена их состояли из одного слога: Дэн и Мар. “Возможно, я должна буду о них позаботиться”, - мелькнула у нее мысль теперь, когда она пыталась обдумать свое изменившееся положение. Но мысли эти пронеслись у нее в голове и она поняла, что вряд ли ей разрешат. Их детей отдадут, распределят между теми, у кого нет детей. Здоровые и сильные малыши высоко ценятся; правильно обученные, они вырастают в хороших помощников. Их с радостью захочет принять любая семья.

Но никто не захочет принять Киру. Она никогда никому не была нужна, кроме ее матери. Катрина часто рассказывала своей дочери историю ее появления на свет, - историю о том, как в семье, потерявшей отца, родилась девочка с вывихнутой ногой и о том, как ее мать вступилась за ее жизнь.

- Они пришли, что бы забрать тебя, - говорила Катрина, рассказывая ей историю перед сном в хижине, разжигая огонь. - Тебе был всего один день от роду и у тебя еще не было даже первого слога имени.

- Кир.

- Правильно, Кир. Они принесли мне еды и собрались отнести тебя в Пустошь.

Кира сжималась от страха. Таков был обычай, так всегда делали и это было вполне милосердно - вернуть назад в землю неполноценного новорожденного, прежде чем душа его поселится в теле и его можно уже будет называть человеком. И все-таки это приводило ее в ужас.

Мать начинала гладить ее по голове:

- Они не желали зла, - повторяла она.

Кира кивала:

- Они ведь еще не знали меня.

- Это еще и не была ты.

- Расскажи мне еще раз, как ты сказала им “нет”, - просила шепотом Кира.

Мама вздыхала:

- Я знала, что вряд ли у меня еще когда-нибудь будут дети, - вспоминала она. Твоего отца утащили дикие звери. Уже много воды утекло с того дня, как он ушел на охоту и не вернулся. Так что я не смогла бы больше рожать.

- Да, - добавляла мама, - возможно, они дали бы мне какого-нибудь сироту, что бы я его вырастила. Но когда я оставила тебя - даже тогда, когда твой дух еще не родился и с твоими несчастными ножками было понятно, что ты никогда не сможешь бегать - даже тогда твои глаза были уже ясными. Я увидела что-то особенное в твоих глазах. А твои пальчики были такими длинными и правильными.

- И сильными! У меня были сильные руки, - приговаривала довольная Кира. Она слышала эту историю уже тысячу раз. И каждый раз она с гордостью поглядывала на свои руки.

Мама смеялась.

- Такими сильными, что ты ухватилась ими за мой большой палец и не хотела его выпускать. Ты так крепко держалась, что я не смогла разрешить им тебя унести. Я просто сказала им - нет.

- Они были рассержены!

- Да. Но я была непреклонна. Кроме того, мой отец был еще жив. Он был уже стар и носил полное четырехсложное имя. И он был Старейшим, главным Старейшим очень и очень долго. Они уважали его. И твой отец тоже стал бы уважаемым человеком, если бы не погиб на той великой охоте. Его уже избрали, что бы он стал Старейшим.

- Скажи, как звали моего отца, - упрашивала Кира.

Мама улыбалась в свете ночной лампы.

- Ты знаешь, Кристофер.

- Все равно мне нравится слышать. Мне нравится, как ты говоришь его имя.

- Разрешишь мне продолжить?

Кира кивала:

- Ты была непреклонна. Ты настаивала, - подсказывала она своей маме.

- Тогда они потребовали от меня обещания, что ты никогда не станешь обузой.

- Я не стала, не стала?

- Ну, конечно же, нет. Твои ловкие руки и смышленая голова компенсировали больные ноги. Ты стала крепкой и надежной помощницей в ткацком доме. Все женщины, которые там работают, так говорят. Что значит какая-то там нога по сравнению со всей твоей ловкостью? А истории, которые ты рассказываешь малышам? И с нитками ты обращаешься так же ловко, как со словами. А твои вышивки! Это просто ни на что не похоже. Люди не видели ничего подобного раньше. Я бы ни за что не смогла так сделать!

Мама останавливалась и улыбалась:

- Ну, хватит. Я не должна тебя перехваливать. Не забывай, что ты все еще просто девочка и частенько довольно таки своевольная. Вот только утром, Кира, ты забыла подмести в нашей хижине, хотя ты обещала.

- Я не забуду завтра, - отвечала сонная Кира, прижимаясь к своей матери на их травяном коврике. Она поудобнее поджимала ногу, что бы та не мешала ей спать. - Я обещаю.

Но теперь ей некому было помочь. У нее не осталось семьи и она не была такой уж важной персоной в общине. На ежедневных работах она помогала женщинам в ткацком доме, собирая клочки и обрезки, но ее слабые ноги ставили под сомнение ее полезность в роли рабочего или как помощницы.

Да, женщинам нравились ее смешные истории, которыми она занимала непоседливую малышню и они нахваливали ее вышивки. Но все это было скорее развлечением, чем работой.

Солнце уже не висело прямо над головой и отбрасывало на Пустошь длинные тени от редких стволов и терновников, росших по краю, и это говорило о том, что давно уже за полдень. Погруженная в свои мысли, она задержалась здесь слишком долго. Кира бережно собрала куски шкур, на которых спала последние четыре ночи, провожая дух своей матери. От ее костра остались одни остывшие угли - черное пятно на земле. Ее фляга была пуста и у нее не осталось еды.

Медленно, опираясь на палку она побрела к дороге, что вела обратно в деревню, не оставляя надежды на то, что ей там все еще будут рады.

На опушке леса игрались младшие дети, носились кругами по замшелой земле. Сосновые иголки прилипали к ним тут и там, застревали в их волосах. Кира заулыбалась. Она знала каждого по именам. Тут был соломенноголовый сын знакомого ее мамы. Она помнила, что он родился два лета назад. И девочка, чей близнец умер. Она была младше, чем первый мальчик, только-только научилась ходить, но заливалась и визжала как все, играя в догони-меня-пока-я-бегу. Толкаясь, карапузы шлепали и пихали друг друга, хватали маленькие палочки, размахивали кулачонками. Кира вспомнила, как сама в свое время наблюдала за такими же играми своих сверстников, готовящих их к настоящей борьбе взрослой жизни. Из-за своей хромоты она не могла играть вместе со всеми, поэтому просто сидела в сторонке, завидовала и смотрела.

Мальчик постарше, с чумазым лицом, примерно девяти лет от роду, еще не доросший до второго слога своего имени посмотрел на нее. Он собирал и увязывал хворост для розжига. Кира улыбнулась ему. Его звали Мэтт и он всегда был ей другом. Ей нравился Мэтт. Он жил на неуютном Болоте и, должно быть, был сыном Падальщика или Землекопа. Но свободно носился по всей деревне со своими приятелями-шалопаями, в компании со своею собакой. Иногда он останавливался, как сейчас, что бы заняться какой-нибудь несложной работой в обмен на пару монет или сладости. Кира приветственно свистнула мальчику. Куцый собачий хвост, весь перепутанный листьями и иголками застучал по земле, а мальчик подмигнул ей в ответ.

- Так ты вернулась из Пустоши, - сказал он. - Ну как тама? Страшно? Приходили эти упыри по ночам?

Кира помотала головой и усмехнулась. Младшим, с односложными именами не разрешалось появляться на Пустоши. Так что Мэтту было, конечно же, любопытно. И слегка боязно.

- Никаких упырей, - успокоила она его. - Ведь у меня был огонь, а они держатся от него подальше.

- Так что... Катрина избавилась от своего тела? - спросил он в своей забавной манере. Легко узнаваемые по их странной речи и грубым манерам, люди с Болот казались чудными и отличались от жителей их деревни. Все смотрели на них свысока. Но не Кира. Ей был симпатичен Мэтт.

- Душа моей матери улетела, - покивала она. - Я видела, как она покинула тело. Она стала чем-то вроде тумана и унеслась прочь.

Мэтт подошел к ней, по-прежнему с охапкой веток в руках. Он сочувственно посмотрел на нее и сморщил нос:

- Твоя хижина сгорела, это ужасно, - сказал он.

Кира кивнула. Она знала, что ее дом уже уничтожен, хотя в тайне надеялась, что ошибается.

- Да, - вздохнула она. - И все, что в доме? И мои рамки? Мои вышивальные рамки?

- Я хотел спасти твои вещи, - нахмурился Мэтт, - но почти все сгорело. Только твой дом, Кира. Это же не была эпидемия. На этот раз умерла только твоя мама.

- Я знаю, - вздохнула она снова. В прошлый раз это была эпидемия, и она перебрасывалась от одного дома к другому и многие умерли. Когда это случилось, почти все дома были сожжены и перестроены заново. Строительство новых почти походило на праздник с галдящими рабочими, которые обмазывали глиной стены новых домов, методично выравнивая их до идеально гладкого состояния. Но запах пожарища витал в воздухе еще очень долго, даже когда новые хижины были отстроены.

Но сегодня веселья не намечалось. В деревне царила повседневная суета. Смерть Катрины ничего не изменила в жизнях людей. Еще недавно она была среди них. Сегодня ее не стало. Но их жизнь продолжалась.

Вместе с Мэттом они дошли до колодца и Кира остановилась, что бы наполнить водой свою флягу. Со всех сторон доносился галдеж. Шум ссор, слова ругани были привычными в их деревне. Резкие крики мужчин, борющихся за главенство, насмешливые выкрики и визгливая похвальба женщин, вечно завидующих друг другу, всегда раздраженных с ноющими и хныкающими детьми подле них, толкающимися и путающимися под ногами.

Она прикрыла ладонью глаза и прищурилась на неяркое по вечернему времени Солнце, пытаясь разглядеть пустое место, на котором раньше стоял ее дом. Она глубоко вздохнула. Это будет непросто - набрать достаточно свежих побегов и накопать глины на берегу. Их будет тяжеловато поднять и неудобно тащить.

- Я собралась строить дом, - сказала она Мэтту, сжимающему охапку из веток в своих исцарапанных и грязных руках.

- Мне нечем заплатить за твою помощь, но я могу рассказать каких-нибудь новых историй, - предложила она.

Мальчик замотал головой.

- Мне попадет, если я не наберу хвороста, - он повернулся что бы уйти. После короткого колебания он развернулся обратно и проговорил приглушенным голосом:

- Я слышал, как они разговаривали. Они не хотят, что бы ты оставалась. Они намереваются тебя прогнать. Теперь, когда твоей мамы нет. Они собираются настоять на том, что бы отправить тебя на Пустошь, к зверям. Они говорили о том, что бы отдать тебя Падальщикам.

Кира почувствовала, как комок страха сжался у нее в животе. Она постаралась сохранить спокойствие в голосе. Ей нужна была еще информация и она постаралась спросить так, что бы не показать, как она на самом деле напугана:

- Кто, они? - спросила она как бы высокомерно и раздраженно.

- Их жены, - ответил Мэтт. Я слышал, как они спорили тут, у колодца. Я собирал щепки, ну а они и не думали, что я слушаю. Но они хотят занять твой участок. Тот, на котором была твоя хижина. Они собираются построить там ясли для малышей и своих птиц, что бы не надо было следить за ними весь день.

Кира вытаращилась на него. Это было немыслимая, невероятная, неслыханная жестокость. Ради того что бы огородить своих чересчур резвых и невоспитанных отпрысков и каких-то там кур, женщины готовы выставить ее вон из деревни! Туда, где она будет съедена дикими тварями, которые только того и ждут, сидя в своих лесах и выбираясь на Пустошь кормиться.

- И кто же это выступил против меня? - спросила она.

Мэтт на минуту задумался. Он стоял, перекладывая вязанку с хворостом в из руки в руку и Кире стало понятно, что он не очень то хочет вмешиваться в ее судьбу, опасаясь за свою собственную. Но он же всегда был ей другом. Наконец, посмотрев по сторонам и не желая, что бы его услышали, он произнес имя той, с кем Кира собиралась вступить в схватку.

- Вандара, - прошептал он.

Это ее не удивило. И все же сердце Киры упало.

2

Перво-наперво, подумала Кира, будет правильно сделать вид, будто она ни о чем таком не догадывается. Ей нужно вернуться обратно, туда, где стояла их с мамой хижина, и начать отстраивать ее заново. Может быть, просто увидев ее за работой, они передумают. Те, что задумали ее выгнать.

Опираясь на палку, она начала свой путь через деревню, наполненную людьми. То тут, то там они узнавали ее, некоторые кивали, но все они были заняты своей повседневной работой а, любезность не входила в число их привычек.

Она увидела брата матери. Со своим сыном, Дэном, он работал в саду рядом с хижиной, в которой жили они с Соларой и малышами. Сорняки оставались без присмотра все время, пока его жена ждала родов, рожала и умирала. Еще больше сорняков появилось, пока он сидел в Пустоши со своею женой и новорожденным. Колышки, которыми они подпирали саженцы, были густо оплетены и попадали, и он яростно их поправлял. Дэн пытался ему помогать, а  младшая дочь по имени Мар возилась в земле, сидя поблизости, на краю грядки. Кира видела, как мужчина дал подзатыльник сыну за то, что тот не укрепил одну из подпорок достаточно прочно.

Она прошла мимо, твердо втыкая свою палку в землю на каждом шагу, готовясь кивнуть, как только они узнают ее. Но младшая девочка, занятая игрой только хныкала и бранилась. Она набивала рот камешками, как делают все малыши, и он в результате оказывался полон песка и земли. Дэн глянул на Киру, но не подал виду, что знает ее, а только втянул голову еще глубже в плечи, будто бы опасаясь еще одного подзатыльника. Мужчина, единственный брат ее матери, так и не оторвал взгляда от своей работы.

Кира вздохнула. По крайней мере, у него есть помощники. Если у нее не получится заручиться поддержкой ее маленького друга Мэтта или кого-нибудь из соседей, все работы ей придется выполнять - строительство и работу по саду - самостоятельно. Если ей еще позволят остаться. Ее живот проурчал, и она поняла, насколько она голодна. Обойдя ряд маленьких хижин, она добралась до своего места и натолкнулась на кучу черной золы, что была когда-то ее домом. Ничего полезного здесь не осталось. Но она была рада увидеть, что их небольшой огород все еще цел. Цветы ее мамы еще цвели и ранние овощи дозревали на Солнце. По крайней мере, теперь у нее будет еда.

Или не будет? Как только она подошла, какая-то женщина вынырнула из-за группы близрастущих деревьев, посмотрела мельком на Киру и начала как ни в чем ни бывало выдергивать из грядок морковку, за которой они со мамой так долго ухаживали.

- Прекратите! Это моё! - Кира поспешила в сторону грядок так быстро, как только могла, подволакивая свою хромую ногу.

Презрительно ухмыляясь, женщина медленно отошла прочь. Руки ее были полны залепленной глиной моркови.

Кира приблизилась к остаткам своего огорода. Она поставила флагу с водой на землю, вытянула несколько клубней, очистила их от земли и принялась есть. Не имея в семье охотника, они со своей мамой не видели вдосталь мяса, не считая мелкой случайной дичи, которую они временами ловили на территории их поселения. Они не могли ходить в лес, что бы охотиться, как мужчины. Река же была полна рыбы и ее легко было ловить, так что у них не было нужды в чем-то еще.

И все же овощи были основой их рациона. Она поняла, что счастлива от того, что ее огород не был полностью разворован за эти четыре дня, что она провела в Пустоши.

Она утолила голод и села, что бы дать отдых ноге. Она осмотрелась. С краю участка, рядом с кучей золы, был сложен штабель свежих деревцев, освобожденных от веток, как будто кто-то подготовил их, что бы помочь ей в строительстве.

Но Кира уже знала, что это не так. Она поднялась и вытащила из кучи одно стройное деревце наугад.

В этот же миг из-за деревьев показалась Вандара, где она, по всей видимости ждала и высматривала. Кира не знала, где та живет и кто ее муж и есть ли у нее дети. Ее хижина была где-то дальше. Но ее знали повсюду в деревне. Люди шептались о ней. Она была известной и уважаемой. Ее боялись.

Она была стройной и жилистой, с длинными спутанными волосами, небрежно зачесанными, связанными ремешком на затылке. Глаза ее были темны, их пристальный взгляд пронзал собеседника насквозь и внушал беспокойство. Рваный шрам, украшавший ее подбородок и тянувшийся дальше к шее и широким плечам, был следом от встречи с когтями лесного животного. Никто не смог бы остаться в живых после такого удара и шрам напоминал всем о мужестве. О живучести Вандары и о ее злости. На нее напали и исцарапали, шептались дети, когда она попыталась стащить детеныша прямо из материнского логова.

Сегодня, представ перед Кирой, она как будто заново приготовилась уничтожать чью-то молодость.

Но, в отличие от диких зверей, у Киры не было когтей, что бы сражаться. Она крепче сжала в руках свою деревянную палку и попробовала посмотреть, что у нее за спиной так, что бы не выдать страха.

- Я вернулась, что бы восстановить свой шалаш, - сказала она Вандаре.

- Ты потеряла участок. Он теперь мой. И жерди эти тоже мои.

- Хорошо, свои я приготовлю сама, - принялась торговаться Кира. - Но я буду здесь строить. Здесь был дом моего отца еще до того, как родилась я и моей матери после того, как он умер. Теперь, когда ее нет, это мое место.

Еще одна женщина появилась из соседнего дома:

- Нам оно тоже нужно, - заявила она, - мы собираемся построить здесь ясли для малышей. Это идея Вандары.

Кира посмотрела на женщину, цепко держащую за руку своего младенца.

- Хорошая, должно быть, идея, - ответила она, - что вы хотите оградить своих малышей. Но не на этой земле. Вы можете построить их где угодно.

Вандара нагнулась и подобрала с земли камень размером с детский кулак.

- Ты нам здесь не нужна, - сказала она, - Ты не живешь больше в деревне. Ты просто никчемна с этой своею ногой. Твоя мать всегда защищала тебя, но теперь ее нет. Ты тоже должна уйти. Почему ты просто не осталась на Пустоши?

Кира видела, как ее окружали женщины, подходящие уже со всех сторон из своих хижин, поглядывающие на Вандару и ожидающие от нее призывов к действию. Некоторые, она заметила, сжимали в своих руках камни. Она понимала, что если в нее полетит хотя бы один камень, остальные последуют примеру. Они просто ждали, чей полетит первым.

Что бы сделала на моем месте мама? - лихорадочно соображала она, стараясь извлечь хоть капельку мудрости из того опыта своей матери, что жил сейчас в ней. Или мой отец, который даже не знал, что я родилась? Его память тоже живет во мне. Кира расправила плечи и заговорила. Она заставила не дрожать голос и смотрела в глаза поочередно всем женщинам. Некоторые из них роняли взгляды и начинали разглядывать землю. Это было неплохо. Стало быть, они слабые.

- Вы знаете, что по правилам нашей деревни, если спор может привести к смерти, мы должны спросить у Совета Старейших, - напоминала им Кира. В ответ слышался ропот согласия. А руки Вандары по-прежнему сжимали камень, были согнуты и готовы к броску.

Кира смотрела теперь на нее, но говорила с другими, рассчитывая на поддержку. Она не пыталась использовать их чувство симпатии, потому что знала, что его нет. Она пыталась использовать их чувство страха.

- Вы знаете, что если спор не обсуждался в Совете, но привел к смерти… - она слышала шепот: “Если спор привел к смерти...” - повторяли женщины неуверенными, встревоженными голосами.

Кира ждала. Она стояла так прямо и твердо, как только могла. Наконец группа пришла к заключению: “Виновник смерти подлежит смерти”.

- Да, виновный подлежит смерти, - повторяли все голоса. Одна за другой женщины роняли камни. Одна за другой выбирали не становиться причиной её смерти. Понемногу Кира начала расслабляться. Она ждала, она наблюдала.

Теперь уже только Вандара сжимала в руках оружие. Сверкая глазами, она все грозила Кире, отведя назад локоть, словно готовясь к броску. Но наконец и она бросила камень на землю, лишь слегка в направлении Киры.

- Тогда я отведу ее на Совет, - объявила Вандара. - Я готова стать обвинителем. Пусть они изгонят ее, - яростно засмеялась она. - Нам незачем подводить под удар свои жизни, пытаясь избавиться от нее. Завтра же на закате эта земля будет нашей, а ее выгонят прочь. Она будет на Пустоши, ждать, когда за ней придут звери.

Все женщины посмотрели в сторону леса, скрытого глубокой тенью. Туда, где затаились звери. Кира заставила себя не смотреть вслед за ними.

Той же рукой, которой Вандара сжимала камень она указала на свой шрам на шее.

- Я помню, что это, - усмехнулась она жестокой усмешкой, - видеть, как твоя кровь льётся на землю.

- Я выжила, - напомнила она женщинам, - благодаря своей силе. Завтра, как только стемнеет, когда она почувствует когти на своей шее, - продолжала она, - это недоразумение, двусложное существо, только внешне похожее на девочку пожалеет о том, что не умерла вместе с матерью.

Сопровождаемые своей мелюзгой, женщины начали разворачиваться и расходиться, кивая на ходу в знак согласия. Солнце висело уже над верхушками сосен, и им пора было заняться своими вечерними делами, готовиться к возвращению деревенских мужчин, которых нужно кормить, согревать, лечить их раны.

У одной из них должен был родиться ребенок, возможно уже этой ночью. Потому остальные будут сегодня с ней рядом, что бы заглушить ее крики и первыми увидеть младенца. Прочие лягут спать со своими мужьями, что бы родить новых детей, новых охотников для деревни, взамен тех, кто умрет от ран, болезней и старости.

Кира не знала, что решит завтра Совет. Она знала только, что останется она или уйдет, что отстроится она заново на мамином клочке земли или уйдет в Пустошь, что бы встретиться с тварями, которые ждут ее там - она будет делать это одна. Она в изнеможении опустилась на черную землю в ожидании ночи.

Она дотянулась до валявшейся рядом жерди и повертела ее в руках, оценивая прочность и прямизну. Для хижины, если ей позволят остаться, ей понадобятся такие крепкие жерди из твердых древесных пород. Она отправится к дровосеку и пообещает ему украсить вышивками одежду жены в обмен на материалы, которые ей скоро понадобятся.

В будущем, для работы, которой она, как ей думалось, сможет зарабатывать на пропитание, ей тоже понадобятся какие-нибудь небольшие твердые реечки. Эта была слишком гибкой и не годилась, вздохнула она и опустила ее обратно на землю. Завтра, если Совет примет благоприятное для нее решение, она поищет подходящую ей древесину - короткие, гладкие палочки. Она увяжет их вместе. Крест-накрест по уголкам.

Кира обдумывала, как ей смастерить новую ткацкую рамку.

У нее всегда были ловкие руки. Когда она была еще совсем маленькой, мама учила ее обращаться с иголкой, продевая ее сквозь материю так, что бы получался красивый узор. Но вот недавно, неожиданно для себя самой она поняла, что умение ее стало уже чем-то большим, чем обычная ловкость. В одном внезапном творческом озарении ее возможности оказались далеко за пределами всего того, чему могла научить ее мама. Не задумываясь и не требуя обучения, ее пальцы сами совершали нужные действия - они обвивали, скручивали и сплетали разноцветные нитки. И рисунок получался невиданный, фантастический. Она не понимала сама, откуда бралось это знание. Но это было. И даже сейчас ее руки слабо подрагивали, тоскуя по любимой работе.

Только бы ей разрешили остаться.

3

Посыльный, скучая и почесывая комариный укус явился к ней на рассвете и сообщил, что Кира должна предстать перед Советом сегодня же в полдень. Когда Солнце достигло зенита, она привела себя и одежду в порядок и отправилась на Совет, покорная их инструкциям.

Здание Совета поражало своим великолепием. Оно было единственным сохранившимся свидетельством величия той эпохи, что предшествовала Разорению,  времен таких незапамятных, что никто из живущих ныне людей или их предков или предков их предков тогда еще не родился. Люди знали о Разорении только из Песни, которую пели на ежегодном Соборе.

Рассказывали, что Певчий, чья работа состояла только в том, что бы раз в год исполнять Песню готовил свой голос тем, что ничего не делал несколько дней, потягивая специальное масло. Песнь Бытия была длинной и утомительной. Она начиналась от начала времен, рассказывая полную историю жизни людей на протяжении тысячелетий. Она приводила в трепет. Минувшее было полно войн и бедствий. Особенно устрашающей она становилась, когда доходила до Разорения, конца цивилизации предков. Она рассказывала о дымных, ядовитых парах, о громадных расколах в самой земной тверди, о том, как огромные дома были опрокинуты и сметены волнами морей. Все люди деревни должны были слушать ее каждый год, но матери прикрывали уши своим младшим детям, когда рассказ доходил до Разорения.

Очень немногое из того, что было создано руками человека, смогло пережить Разорение. Но сооружение, известное как Здание Совета стояло цело и невредимо. Оно было неимоверно старо. В некоторых окнах все еще сохранились узорные стекла из удивительных ярко-красных и золотых материалов, хотя и не сохранилось знаний о том, как делать такое удивительное стекло. Некоторые уцелевшие окна были разбиты и теперь были застеклены мутным, обычным стеклом, которое пузырилось и было покрыто рябью. Другие окна просто забили досками, от чего часть помещений внутри Здания находилась в вечных тенях. И все же Здание было великолепным, в особенности по сравнению с обыкновенными хижинами их Поселения.

Кира, явившаяся пополудни, как и было ей сказано, шла одна по длинному холлу, освещенному с обеих сторон шипящими масляными факелами. Она слышала голоса впереди, за запертой дверью, приглушенные звуки спора. Голоса мужчин. Ее палка постукивала о деревянный пол, а подошва ее никчемной ноги скребла по полу с таким звуком, как будто Кира тащила за собою метлу.

- Гордись своей слабостью, - всегда говорила ей мать. - Ты сильнее тех, у кого ее нет.

Она помнила об этом сейчас и старалась отыскать в себе гордость, которую ее мама учила ее ощущать. Она распрямила свои тонкие плечи и попыталась разгладить складки своего мешковатого платья. Она аккуратно вымыла в чистой проточной воде и вычистила свои волосы с помощью тонкого прутика. Расчесала их резным деревянным гребнем, который принадлежал некогда ее матери, и который она прибавила к небогатому своему имуществу. Потом она заплела свои волосы, переплетя своими ловкими пальцами толстые черные пряди и перевязав конец тяжелой косы кожаным ремешком.

Поборов свою робость и выдохнув, Кира постучала в тяжелую дверь помещения, в котором Совет Старейших уже ожидал ее в полном составе. Дверь отворилась со скрипом, выпустив сноп яркого света в сумрачный холл. В образовавшийся проем высунулся Привратник и посмотрел на нее с подозрением. Посторонился и пригласил внутрь.

- Обвиняемая сирота здесь! - объявил он и говор голосов стих. В опустившейся тишине члены Совета смотрели, как она входит. Помещение было огромно. Кира бывала здесь раньше, с мамой на церемониальных мероприятиях, вроде ежегодного Собора. Тогда вся толпа рассаживалась на скамьях, стоявших рядами перед амвоном, на котором из мебели был только алтарь, удерживающий Святую Реликвию - загадочную деревянную конструкцию из двух перекрещенных перекладин. Говорили о том, что она обладала значительной властью в прошлом, и ей положено было кланяться коротко и смиренно, в знак уважения.

Но на этот раз Кира была одна. Не было с ней толпы, не было рядовых жителей, только Совет Старейших, двенадцать мужчин, сидевших напротив нее за столом у подножия алтаря. Ряд масляных ламп на стенах делал свет в помещении ярче, а кроме того перед каждым мужчиной располагался персональный светильник, освещая многочисленные листы бумаги, разложенные на столе. Они изучающе смотрели на нее, пока она медленно шла по проходу.

Приблизившись к возвышению, Кира быстро, как она видела раньше на церемониях, сложила руки в благоговейном жесте - пальцы подбородка пониже, ладони прижаты друг к другу, и с уважением посмотрела в сторону Святой Реликвии на алтаре. Старейшие одобрительно закивали. Это был подходящий жест, видимо. Она немного успокоилась и замерла в почтительном ожидании.

Привратник вновь обернулся и вновь объявил о вошедшем.

- Обвинитель, Вандара!

Теперь обе они были здесь. Кира смотрела, как Вандара быстро вышагивает в ее направлении. Наконец она подошла ко столу и встала бок о бок с ней перед Советом. Она почувствовала легкое удовлетворение, когда заметила, что Вандара была босая, я лицо ее и вовсе немыто. Было заметно, что она никак не готовилась к этой встрече. Возможно, Вандара считала, что это не нужно. Но Кира подумала, что все-таки сама она заработала капельку уважения, небольшое, но преимущество благодаря своей аккуратности.

Вандара почтительно сложила руки и поклонилась и Кира с беспокойством заметила, что Старейшие закивали своими головами в знак одобрения.

Я тоже должна была поклониться! Я должна найти повод сделать поклон!

- Мы встретились, что бы принести правосудие в вашу вражду, - важно проговорил главный Старейший, мужчина с седой головой и полным именем, которое Кира никогда не умела запомнить.

У меня нету вражды. Я только хочу восстановить свою хижину и жить своей жизнью.

- Кто обвинитель? - спросил седобородый. Конечно, он знает ответ, подумала Кира. Похоже, вопрос был ритуальным, обыкновенной формальностью. На него ответил младший Старейший, грузный мужчина с другого конца стола, перед которым лежали несколько толстых книг и пачка бумаги. Кире захотелось рассмотреть и прочитать названия всех толстых томов. Ей всегда не хватало чтения. Но обучать женщин не разрешалось.

- Обвинитель - женщина по имени Вандара.

- А обвиняемый?

- Обвиняемая - сирота Кира, - мужчина глянул на разложенные перед ним бумаги и, похоже, закончил на этом.

Обвинитель? В чем можно меня обвинить? Слушая повторения этого слова, Кира начинала чувствовать, как поднимается волна паники. Однако я могу использовать это как возможность сделать поклон и продемонстрировать им смирение. Она слегка наклонила голову и верхнюю часть туловища, будто бы признавая себя виноватой.

Седобородый мужчина беспристрастно оглядел их обеих. Кира, опершись на свою палку, старалась стоять так ровно, как только могла. Она была почти так же высока, как и ее противница. Но Вандара была взрослой, крепкой и почти без изъяна, если не считать ее шрама - напоминания о том событии, когда она сразилась с хищником и осталась жива. Хоть и безобразный, он словно подчеркивал ее силу. Недостаток же Киры не говорил ни о каком подвиге. Она чувствовала себя неуверенной, ущербной, беспомощной около этой изуродованной, но по-настоящему грозной женщины.

- Обвинитель пусть говорит первым, - заявил главный Старейший.

Твердый голос Вандары прорезал воздух.

- Девчонку должны были отнести на Пустошь, когда она только родилась и не имела имени. Таков обычай.

- Продолжай, - сказал Старейший.

- Она родилась уродом. К тому же в семье без кормильца. Ее не должны были оставить.

Но я была сильной. И глаза мои были ясными. Моя мама мне говорила. Она не дала меня у нее отобрать. Кира немного сместила свой вес, давая отдых слабой ноге, вспоминая историю своего появления на свет и надеясь, что ей представится возможность рассказать ее здесь, сегодня. Я стиснула ее палец так сильно!...

- Мы терпеливо переносили ее присутствие все эти годы, - продолжала Вандара. - Но она не справляется. Она не может ни копать, ни полоть, ни сеять, ни даже ухаживать за скотом, как это делают все девочки ее возраста. Она таскает с собою повсюду эту свою бесполезную ногу, как мертвый груз. Она медлительная, но много ест.

Совет Старейших слушал внимательно. Кира от смущения покраснела. Это была правда, она много ела. Правдой было все, что сказал ее обвинитель.

Я могла бы есть меньше. Я смогу справиться с голодом. Кира готовилась себя защищать, но как только она об этом подумала, поняла, что это вряд ли поможет и скорее будет походить на нытье.

- Ее оставили, против правил, потому что дед ее был все еще жив и обладал властью. Но его давно нет, его заменил другой лидер. Сильнейший, мудрейший, - расточала комплименты Вандара, стараясь укрепить свою позицию. Кира глянула на главного Старейшего, желая понять, тронут ли он этой лестью. Но лицо его продолжало оставаться бесстрастным.

- Отец ее был убит хищниками еще до ее рождения. А теперь и ее мать умерла от болезни, - продолжала Вандара. - Больше того, возможно, у ее матери были причины принести эту заразу, что бы подвергнуть опасности окружающих.

Нет! Она же была единственной, кто заболел! Посмотрите на меня! Я была рядом с ней, когда она умерла и я не заболела!

- В конце концов, нам нужен участок, на котором стояла их хижина. Там не останется места для этой бесполезной девчонки. Замуж она выйти не может. Никому не нужна калека. Она занимает место, еду, из-за нее у нас проблемы с дисциплиной у младших детей - она рассказывает им небылицы, учит их шумным играм и они мешают работе.

Главный Старейший махнул рукой - довольно.

Вандара насупилась и замолчала. Кивнула сердито. Старейший оглядел прочих сидящих, как бы ожидая вопросов и комментариев. Один за другим они кивали ему. Никто ничего не сказал.

- Кира, - сказал седобородый, - как ребенок, носящий двусложное имя ты не обязана защищаться самостоятельно.

- Не защищаться? Но… - Кира собиралась сделать поклон снова, но в спешке забыла. Теперь она вспомнила, но кланяться сейчас было уже нелепо.

Он снова махнул рукой, призывая ее к тишине. Кира заставила себя успокоиться и послушать.

- В силу юности, - пояснил он, - у тебя есть выбор. Ты можешь защищать себя сама...

- Да! Я хочу защищать… - она снова перебила, не в силах сдержаться.

Старейший пропустил мимо ушей ее выходку.

- ...или мы назначим Защитника от твоего имени. Один из нас будет тебя защищать, полагаясь на свой жизненный опыт и мудрость. Подумай, прежде чем отвечать, ведь от этого может зависеть твоя жизнь, Кира.

Но вы чужие мне люди! Как вы можете рассказать историю моего рождения? Как вы опишите чистоту моих глаз и ловкость моих детских рук?

Кира почувствовала себя вконец беспомощной. На кону была ее жизнь. Она ощущала враждебность Вандары, чье дыхание стало учащенным и раздраженным, несмотря на твердый голос. Она по очереди оглядела сидящих напротив нее мужчин, пытаясь найти в них сторонников. Но не находила в них ни враждебности ни участия, только спокойное ожидание.

Пока Кира лихорадочно соображала, ее руки нырнули вглубь просторных карманов ее бедного платья. Она нащупала знакомые очертания деревянного гребня и погладила его, что бы успокоиться. Вслед за маминым гребнем она наткнулась на небольшой лоскуток ткани. Она успела позабыть про него в тягостной суете этих дней. Но теперь она вспомнила, как его вышила, сидя у смертного одра своей матери.

Сколько она себя помнила, вдохновение всегда приходило к ней неожиданно и вызывало взгляд изумления на лице ее мамы, когда она видела, как ее дочь берет нитки и вплетает их в невиданные доселе узоры со знанием дела. “Я не учила тебя этому!” - смеялась тогда ее мама с восторгом и недоверием. “Я не знаю, как это у меня получается.” Кира на самом деле не знала. Все происходило само, словно в сказке. Как если бы нитки говорили ей, что нужно делать и пели ей свои волшебные песни. С тех пор умение ее только выросло.

Она вцепилась в этот клочок ткани, стараясь вызвать в памяти то чувство уверенности, которое он обычно ей придавал. Но сейчас лоскуток молчал. Речи защиты не было в ее голове. Она поняла, что должна уступить эту роль одному из присутствующих здесь незнакомцев.

Кира подавленно посмотрела на них. Один из Старейших смотрел на нее успокаивающе. Она поняла, что поможет ей именно он. Она что-то увидела в этих глазах. Спокойствие, знание, опыт. Кира сделала глубокий вдох. Лоскуток, зажатый в руке стал теплым, знакомым. Она дрожала. Но голос ее стал уверенным.

- Пожалуйста, назначьте Защитника, - сказала она.

Главный Старейший кивнул.

- Джамисон, - ответил он и кивнул коротко на третьего человека по левую руку.

Мужчина со спокойным и внимательным взглядом поднялся, что бы стать Защитником Киры. Она замерла в ожидании.

4

Итак, его звали Джамисон. Она видела этого человека впервые. Людей в Поселении было много, да еще это отделение мужчин от женщин после окончания детского возраста.

Кира смотрела, как он встает. Он был высоким, с длинными черными волосами, аккуратно зачесанными и скрепленными на затылке заколкой, украшенной  искусной резьбой, в которой она узнала работу юного мастера - как его имя? Томас. Точно. Томас-Гравер, так все его звали. Он был все еще мальчиком, не старше Киры, но уже был известен благодаря своему таланту. Работы созданные его руками пользовались огромным спросом в среде деревенской элиты. Простые люди не украшали себя. Мама Киры носила кулон на ремешке вокруг шеи, но всегда прятала его за отворотом одежды.

Ее Защитник взял лежащую перед ним пачку бумаги. Кира видела, как он методично расставлял какие-то отметки на этих листках, пока выступал обвинитель. У него были крупные руки с длинными пальцами, пальцы уверенно перебирали листы, без колебаний и без сомнений. Она заметила, что он носит браслет из плетеной кожи на своем правом запястье. И что рука, открытая выше браслета жилистая и мускулистая. Он не был стар. Его имя, Джамисон, было все еще из трех слогов и волосы его не были еще седы. Она оценила его, как человека среднего возраста. Возможно, он был ровесником мамы.

Он смотрел вниз на листок, лежащий наверху пачки. С того места, на котором она стояла, Кира могла видеть отметки, которые он там разглядывал. Как бы ей хотелось научиться читать!

Защитник заговорил:

- Я буду рассматривать обвинения одно за другим. - Глядя на бумаги, он повторял все, сказанное Вандарой, разве только не имитируя ее налитой яростью голос.

- Девочку нужно было отнести на Пустошь сразу после рождения, пока у нее еще не было имени. Таков обычай.

Так вот что он записывал! Он записал все слова, так что теперь может их повторить! Хотя это и было болезненно, слушать заново обвинения, Кира поняла, что он это делает для того, что бы в ходе суда не возникало никаких разногласий по поводу того, что именно и кем было сказано. Как часто ссоры между детьми вспыхивают из-за того, что “ты сказал”, “я сказал”, “он сказал, что ты сказал” и их нескончаемых повторений.

Джамисон положил бумаги обратно на стол и взял увесистый том в обложке зеленоватой кожи. Кира заметила, что у каждого из Старейших была такая же книга.

Он открыл ее на странице, которую заложил в процессе слушания. Кира видела, как он переворачивает страницы, пока Вандара выступает со своей обвинительной речью.

- Обвинитель прав в том, что такой обычай, - сказал Джамисон. Кира была раздавлена таким подлым предательством. Разве он не был ее Защитником?

Теперь он указывал на страницу, на ее мелкий текст. Кира видела, что некоторые из мужчин взяли свои тома в зеленом, отыскивая в них тот же абзац. Другие просто кивали, как если бы они помнили это настолько ясно, что им не было нужды перечитывать.

Вандара задумчиво улыбалась.

Кира нащупала обрывок ткани в своем кармане. Тепло лоскутка ушло, чувство комфорта исчезло.

- Но, обращаясь к третьей поправке... - Старейшие перелистнули страницы. Теперь даже те, кто оставили свои книги закрытыми взяли их в руки и искали нужное место, - ...становится ясно, что исключения могут быть сделаны.

- Исключения могут быть сделаны, - прочитал один из Старейших, водя пальцем по тексту в своей книге.

- Так что, мы можем оставить в стороне утверждение о том, что так велит обычай, - уверенно закончил Джамисон. - Он не всегда так велит.

Он настоящий Защитник. Возможно, он найдет способ оставить меня в живых!

- Ты хочешь что-то добавить? - обратился он к Кире.

Теребя лоскуток в кармане, она отрицательно замотала головой.

Джамисон продолжал, сверяясь со своими записками.

- Она была неполноценной. Из неполной семьи. Ее не должны были оставить, - это напоминание было особенно невыносимым, потому что являлось правдой. Нога Киры тоже болела немыслимо. Она не привыкла стоять так подолгу и так неподвижно. Она попыталась переступить как-нибудь, что бы ослабить давление на слабую ногу.

- Эти обвинения справедливы, - спокойно проговорил Джамисон своим ровным голосом. - Девочка Кира родилась калекой, у нее врожденный и неизлечимый дефект.

Теперь Старейшие перевели на нее свои взгляды. И Вандара тоже, конечно, с презрением. Кира привыкла быть объектом насмешек. Над ней смеялись всё ее детство. Мама научила ее держать голову высоко. Так поступала она и сейчас, глядя своим судьям прямо в глаза.

- И в семье без отца, - продолжал Джамисон.

Словно наяву Кира услышала голос матери, объясняющий это. Она была тогда маленькой и не понимала, почему у нее нету папы.

- Он не вернулся с великой охоты. Она случилась еще до того, как ты родилась, - ласково объясняла ее мама. - Его унесли дикие звери.

И тут же она услышала, как Джамисон повторил вслух ее мысли, как будто бы он мог их слышать.

- Еще до рождения девочки ее отца унесли дикие звери, - объяснил Джамисон.

Главный Старейший поднял глаза от своих записей.

- Её отцом был Кристофер. Он был отличным охотником, одним из лучших. Некоторые из вас должны его помнить.

Некоторые из мужчин покивали. Ее Защитник тоже кивнул.

- Я был на охоте в тот день. Я видел, как они забрали его.

Ты видел, как погиб мой отец? Кира никогда ни от кого не слышала подробностей той трагедии. Она знала только лишь то, что говорила ей ее мать. Но этот человек знал ее отца. Этот человек был там!

Боялся ли мой отец? Было ли ему страшно? Это был странный, неуместный вопрос и она не произнесла его вслух. Но вот Кире сейчас было очень страшно. Всей кожей она ощущала ненависть своего обвинителя. Как будто ее саму сейчас унесут дикие звери, как будто ей самой грозит смерть. И ей хотелось бы знать, что чувствовал ее отец в такую минуту.

- Третья поправка применима и здесь, - заявил Джамисон. - На пункт обвинения “Ее не должны были оставить” я отвечаю, что в соответствии с третьей поправкой, исключения могут быть сделаны.

Главный Старейший кивнул.

- Ее отец был славным охотником, - сказал он снова. Сидящие за столом одобрительно заворчали.

- Ты хотела бы что-то добавить? - спросил он Киру. Она помотала головой снова. Снова она почувствовала облегчение, на минуту.

- Она не старается, - читал Джамисон дальше. - Она не умеет ни копать, ни полоть, ни сеять, ни даже ухаживать за скотом, как это делают все девочки ее возраста. Она повсюду таскает с собою свою никчемную ногу, как мертвый груз. Она медлительная, - он продолжал и Кира заметила намек на улыбку, когда он закончил, - но много ест.

Он выдержал паузу. Затем продолжил.

- Как Защитник, я хотел бы признать некоторые пункты этого обвинения. Нельзя спорить с тем, что она не умеет копать, сеять, полоть или ухаживать за скотом. Тем не менее я уверен, что она нашла свое место в общине. Я прав, Кира, ты работаешь в ткацком доме?

Кира, удивленная, закивала. Откуда они это узнали? Мужчин не интересует работа, которой заняты женщины.

- Да, - сказала она с трепетом, - я помогаю. Вобщем-то, не с плетением. Я убираю обрезки и помогаю с подготовкой ткацких станков. Это работа, с которой я справляюсь своими руками. Я сильная.

Ей не давал покоя вопрос, должна ли она упомянуть о своей способности к вышиванию, о своей надежде на то, что возможно она сможет пользоваться этой способностью, что бы зарабатывать себе на жизнь. Но она никак не могла придумать, как ей подступиться к этому так, что бы это не прозвучало как похвальба, так что она промолчала.

- Кира, - сказал Джамисон, взглянув на нее, - покажи свой недостаток Совету. Разреши нам посмотреть, как ты ходишь. Пройдись-ка к двери и обратно.

Это бессердечно с его стороны, решила Кира. Все они знают о ее хромоте. Зачем ей делать это прямо сейчас, представляя себя их испытующим взглядам? У нее возникло острое, немедленное желание отказаться или хотя бы поспорить. Но ставка была чересчур высока. Это уже не детские игры, где споры и драки -  обычное дело. Сейчас решалось ее будущее и будет ли у нее вообще будущее. Кира вздохнула и повернулась. Она оперлась на свою палку и покорно пошла в сторону двери. Закусив губу, она волочила за собой свою ноющую от усталости ногу шаг за шагом, чувствуя презрительный взгляд Вандары у себя на спине.

У двери она развернулась и медленно побрела обратно к своему месту. Боль появилась в ее стопе и начала медленно подниматься по увечной ноге. Больше всего на свете она хотела бы сесть.

- Она подволакивает ногу и она медленная, - констатировал Джамисон очевидное, - Я признаю обвинение по этому пункту.

- Но несмотря на физический недостаток, работа ее в ткацком доме на высоте. Она приходит каждый день вовремя и никогда не опаздывает. Женщины нуждаются в ее помощи.

- Много ли она ест? - спросил он и усмехнулся. - Я так не думаю. Посмотрите, какая она худая. Ее вес опровергает данный пункт обвинения.

- Однако, прямо сейчас она голодна, полагаю, - сказал он, - Лично я голоден. Предлагаю объявить перерыв в заседании.

Главный Старейший поднялся.

- Тебе есть, что добавить? - обратился он к Кире в третий раз за день. И в третий раз она помотала головой отрицательно. Она чувствовала себя ужасно уставшей.

- Вы можете сесть, - указал он Вандаре и Кире, - вам принесут поесть.

Кира с благодарностью опустилась на ближайшую лавку. Она потерла свою онемевшую ногу рукой. Через проход она увидала, как поклонилась Вандара - Я снова забыла! Я должна была поклониться! - после чего села, с каменным выражением на лице.

Старейший бросил взгляд на свою стопку бумаг.

- У обвинения осталось пять пунктов, - сказал он, - мы разберемся с ними после перерыва.

Появилась еда. Кире подали тарелку. Она с наслаждением вдохнула запах жареного цыпленка и еще теплого, хрустящего хлеба, обсыпанного семечками. Она не ела ничего, кроме овощей уже много дней. И не пробовала курицы уже много месяцев. Но голос Вандары все еще звучал у нее в голове, ехидный и обвиняющий: “Она много ест”. Опасаяь последствий, сдерживая свой волчий голод, Кира заставила себя медленно съесть половину соблазнительно пахнущего обеда. Затем она отставила наполовину пустую тарелку в сторону и отхлебнула воды из кружки. Уставшая, все такая же голодная и напуганная, она погладила лоскуток ткани в своем кармане и принялась ждать следующего раунда обвинений.

Все двенадцать Старейших удалились, покинув помещение через боковую дверь, возможно ведущую к их собственным комнатам. Вскоре явился Привратник и забрал поднос с тарелкой и кружкой и объявил о перерыве на отдых. Суд возобновится после второго звонка, объявил он. Вандара поднялась и покинула Зал. Кира подождала немного. Потом дошла до парадных дверей Здания, пройдя через длинный холл, и вышла на улицу.

Все в мире было по-прежнему. Люди приходили и уходили, занимаясь своими делами, громко спорили. Доносились резкие выкрики со стороны рынка: женщины возмущались высокими ценами, продавцы не уступали. Младенцы плакали, дети постарше носились, помойные псы скалились друг на друга и дрались из-за отбросов.

Мимо пролетела стайка мальчишек, Мэтт был вместе с ними. Обратив внимание на Киру, он притормозил и вернулся.

- Мы нарезали для тебя веток, - выдохнул он. - Мы с парнями. Мы сложили их в кучу. Позже мы можем начать собирать твой шалаш, если хочешь. Конечно, если тебе все еще нужен шалаш.

Сделав паузу, он поинтересовался:

- Что там было?

Конечно же, Мэтт был уже в курсе. Неудивительно. Похоже, что этот парень знал обо всем, что происходит в деревне. Кира повела плечами с деланной беззаботностью. Ей не хотелось, что бы он видел, как она на самом деле навинчена.

- Одни разговоры, - бросила она мальчику.

- Что, и она тоже там? Та самая, с шрамом?

Кира знала, кого он имеет ввиду.

- Да, она обвинитель.

- Она суровая, эта Вандара. Говорят, она уморила своего собственного ребенка. Говорят, заставляла его жрать олеандр. Сидела с ним и держала за голову, пока он жевал, хотя и не хотел.

Кира слышала об этой истории.

- Решили, что это был несчастный случай, - напомнила она Мэтту, хотя и сама сомневалась, - детям иногда попадается олеандр. Это опасно, что такое ядовитое растение растет тут повсюду. Они должны весь его выполоть, особенно там, где дети могут на него наткнуться.

Мэтт покачал головой:

- Не-е-е, он полезен. Помогает учиться, - возразил он. - Моя мамаша всегда шлепала меня, когда я к нему прикасался. Однажды так треснула меня по башке, что я думал, что моя шея сломается. Так и запомнил.

- Ладно, Совет Старейших разбирал это дело и решил, что она невиновна, - сказала опять Кира.

- Все равно она страшная. Говорят, это все ее шрам. Боль сделала ее такой жестокой.

А меня боль делает сильной, подумала Кира, но не сказала вслух.

- Когда вы там закончите?

- Сегодня, уже скоро.

- Мы поработаем над твоим шалашом. Мои парни помогут.

- Спасибо тебе, Мэтт, ты хороший товарищ, - ответила она, немного смущаясь.

- Тебе нужен дом, - он развернулся, что бы бежать за другими мальчишками, - и ты рассказываешь нам сказки, в конце концов. И тебе нужно для этого место.

Кира улыбнулась, глядя, как он стремглав кинулся прочь. Колокол в башне прозвонил дважды. Она повернулась, что бы вернуться к Совету.

- Ее оставили и тем самым нарушили правила, потому что ее дед был еще жив и обладал властью. Но его давно нет, - прочитал Джамисон следующий пункт обвинения.

Они позволили ей сидеть во время второй части суда. И они сказали Вандаре, что бы она тоже села. Кира была исполнена благодарности за такой знак внимания. Если бы Вандара осталась стоять, ей бы тоже пришлось стоять, превозмогая боль.

И в этом случае ее Защитник сказал, что исключение могло быть сделано. Теперь, несмотря на всю кошмарность обвинений против нее, повторения их казались просто скучными. И все же Кира старалась сохранять бдительность, рукой в кармане она поглаживала свой маленький лоскуток, вызывая перед своим мысленным взором его узоры.

Люди в деревне одевались однообразно. Их бесцветные и бесформенные штаны и хитоны были ткаными и сшитыми для защиты от частых и внезапных дождей, шипов или яда растений. Такая одежда ничем не украшалась.

Хотя ее мать разбиралась в искусстве крашения. Ведь это именно из ее рук выходили те разноцветные нитки, что украшали редкие расшитые вещи. Мантия, которую каждый год надевал Певчий для исполнения своей Песни, была богато украшена. Замысловатым рисункам, покрывавшим ее, была не одна сотня лет и одеяние это передавалось от одного Певчего к другому и от него к следующему. Как-то однажды, несколько лет назад, Катрина помогла заменить несколько порванных нитей. Кира была еще ребенком, но она помнила себя, стоящей в темном углу хижины, когда Старейшие принесли это легендарное облачение и не уходили, пока ее мама чинила потрепанные участки. Она помнила, как зачарованно следила за рукой своей матери, продевающей костяную иголку с толстою яркою нитью сквозь ткань. Пока наконец яркое золото не заменило выцветший участок на рукаве.

Тогда они ушли и унесли облачение обратно.

В тот год на Соборе, помнила Кира, обе они - она и ее мать - вглядывались на сцену со своих мест, стараясь разглядеть отреставрированный участок, в то время как Певчий размахивал своими руками, жестикулируя во время Песни. Но сидели они слишком уж далеко, а отреставрированный участок был слишком мал.

Каждый год после этого они приносили это старинное одеяние к ее маме на реставрацию.

- Придет день и моя дочь сможет делать это вместо меня, - сказала однажды Катрина Старейшим. - Посмотрите, что она сделала! - сказала она и показала им лоскуток, который только что закончила вышивать Кира. Крохотный чудесный шедевр, вышедший из ее рук. - У нее есть талант. И гораздо больший, чем у меня.

Кира тихо стояла, смущенная, гордая, пока Старейший разглядывал ее работу. Он ничего не сказал, просто кивнул и вернул ей этот кусочек. Но в глазах у него мелькнул интерес, она успела заметить. И каждый год после этого он просил показывать ей свои достижения.

Кира всегда становилась подле матери, не смея прикоснуться к хрупкому древнему облачению, неизменно поражаясь разнообразию красок, рассказывающих историю Мира. Золотых, красных, бурых. И то здесь, то там - бледные, почти что выцветшие до белизны - бывшие когда-то синими. Ее мама показала ей эти выцветшие участки. Она не знала, как получить синий цвет. Иногда, вечерами, размышляя об этом Кира с Катриной, молча смотрели на огромную перевернутую чашу неба, накрывавшую Мир.

- Если бы я могла получить синюю краску… - мечтательно говорила мама. - Я слышала, что есть такое особенное растение. Она оглядывала свой собственный огород, усаженный цветами и травами, из которых она делала желтый, зеленый и розовый и покачивала головой, сожалея о том единственном цвете, которого у нее не получалось добиться.

Теперь ее мама мертва.

Теперь ее мама мертва.

Кира отряхнулась от внезапно нахлынувших воспоминаний. Кто-то только что произнес эти слова. Она прислушалась.

- Теперь ее мама мертва. И даже можно подумать, что у ее матери были причины нарочно принести эту болезнь, что бы подвергнуть опасности окружающих.

- И женщинам нужен участок, где была ее хижина. Там не остается места для этой бесполезной девчонки. Она не может пойти замуж. Никому не нужна калека. Она занимает место, еду, из-за нее проблемы с дисциплиной у малышей - она рассказывает им небылицы, учит их шумным играм и они мешают работе.

Этому не было видно конца. Повторения обвинений Вандары все зачитывались и зачитывались и Защитник повторял раз за разом, что исключения могли быть сделаны. Но Кира обратила внимание на изменения в тоне. Они были едва уловимы, но она заметила разницу. Что-то произошло между ними, пока их не было во время перерыва. Она видела, что Вандара беспокойно ерзает на своем стуле и догадалась, что та почувствовала изменения тоже.

Кира, сжимая тряпочный талисман в своей ладони внезапно заметила, что снова чувствует тепло и уверенность, исходящие от него.

В редкие минуты отдыха Кира любила поэкспериментировать с цветными обрезками ниток, чувствуя нетерпение в кончиках пальцев и наблюдая, как растет ее удивительное умение. Она использовала клочки ткани, принесенные ею из ткацкого дома. Это не было преступлением. Она спрашивала разрешения взять их домой.

Иногда, довольная тем, что у нее получилось, она показывала работы своей матери и была горда, увидев улыбку одобрения на ее лице. Но гораздо чаще ее усилия заканчивались разочарованием, неумелой работой девочки, которая все еще учится. Как правило она просто вышвыривала результаты своих экспериментов прочь.

Лоскуток, который она теперь сжимала в своих дрожащих от волнения пальцах правой руки она вышила, когда мама ее уже слегла от болезни. Беспомощно сидя подле умирающей женщины, Кира наклонялась к больной снова и снова, что бы поддержать флягу с водой в слабеющих руках своей матери. Она гладила ее по голове, растирала ее холодеющие ноги и держала за руки, понимая, что больше ничем уже не может помочь. В минуты, когда мама забывалась беспокойным сном, Кира разбирала разноцветные нитки в корзинке и принималась вышивать ими кусочки тканей с помощью костяной иголки. Это успокаивало ее и помогало занять время.

Нитки начинали петь для нее песни. То не были песни со словами или мелодией. Они дышали и двигались в ее руках, словно бы были живыми. В тот день впервые в жизни ее пальцы не направляли нитки, а шли вслед за ними. Она могла бы даже вовсе закрыть глаза, просто чувствуя, как иголка движется по канве, повинуясь настойчивости нетерпеливых нитей.

Когда ее мать начала бредить, Кира наклонилась к ней с флягой воды и промокнула ее иссохшие губы. Только после этого она бросила взгляд вниз, на лоскуток, лежавший у нее на коленях. Он сиял! Несмотря на тусклое освещение в хижине - в самом начале ночи - жёлтый и красный сверкали так, будто бы само Солнце проскользнуло к ним в дом и вплело свои золотые лучи в этот маленький обрывок ткани. Блестящие нити свивались в сложнейшем узоре петель и узелков, которые Кира никогда не видела прежде, которые она не могла придумать сама, о которых она никогда не слышала прежде.

Когда глаза ее матери открылись в последний раз, Кира держала трепещущий лоскуток на ладонях так, что бы умирающая могла его видеть. Казалось, Катрина собиралась что-то сказать, но лишь улыбнулась.

Теперь, зажатый в ее руке, лоскуток будто бы сообщал Кире молчаливое, но настойчивое послание. Он говорил ей, что опасность еще не миновала. Но спасение близко, добавлял он.

5

Кира только сейчас обратила внимание на то, что какой-то большой ящик появился за спинами у членов Совета. Его не было там перед тем, как все они удалились на перерыв.

Один из Старейших, повинуясь кивку старшего перенес ящик на стол и приподнял крышку. Ее Защитник, Джамисон вынул из него и развернул что-то, что Кира сразу узнала.

- Мантия Певчего! - в восхищении воскликнула Кира.

- Это не имеет отношения к делу… - проворчала Вандара. Однако же и она подалась вперед, что бы получше видеть.

Величественное облачение было разложено на столе для всеобщего обозрения. Обычно Мантию можно было увидеть только один раз в году, когда вся община собиралась, что бы послушать Песнь Бытия, длинную историю Мира. Тогда жители, протискиваясь в переполненную по такому случаю аудиторию видели Мантию только на расстоянии, они давили и напирали, пытаясь протолкаться вперед, что бы оказаться поближе.

Кира же успела изучить Мантию во всех подробностях, год от года наблюдая за кропотливой работой мамы. Старейший всегда держался поблизости, настороже. Предупрежденная, что ее нельзя трогать, Кира только смотрела, удивляясь терпению мамы и ее умению точно выбрать нужный оттенок.

Там, на рукаве, слева! Кира помнила этот участок, на котором только в прошлом году несколько ниток вылезли и порвались и ее мама аккуратно вытянула один за другим порванные фрагменты. Затем она подобрала бледно-розовые, темно-розовые и еще несколько полутонов вплоть до малинового, каждый следующий оттенок немного темней предыдущего; и она вправила их обратно, на место, безупречно вплетя новые нити в линии исторического рисунка.

Джамисон убедился, что она вспомнила. Тогда он сказал:

- Твоя мать учила тебя этому искусству.

Кира кивнула:

- С детства, - подтвердила она.

- Твоя мама была искусной работницей. У нее получались очень стойкие краски. Они не выцветают со временем.

- Она была трудолюбивой, - сказала Кира, - усидчивой.

- Нам говорили, что твой талант даже значительнее, чем у нее.

Так они знают.

- Мне еще многому предстоит научиться, - ответила Кира.

- И она учила тебя крашению, так же как вышиванию?

Кира кивнула, потому как хорошо понимала, что они ждут от нее этого. Но это не было вполне правдой. Ее мама собиралась научить ее искусству изготовления красок, но время это так и не пришло. А потом болезнь поразила ее. Кира попыталась придумать ответ, максимально приближенный к правде:

- Она начала учить. Она мне рассказывала, что ее учила женщина по имени Аннабель.

- Уже Аннабелла, - поправил Джамисон.

Кира была поражена.

- Она еще жива? И носит полное имя?

- Она очень стара. И зрение ее уже не так остро. Но ее еще вполне можно использовать, как источник.

Источник чего? Но Кира хранила молчание. Лоскуток, скрытый в кармане грел ее руку.

Внезапно Вандара встала.

- Я требую, что бы суд продолжался, - произнесла она отрывисто. - Это тактика затягивания со стороны защиты.

Главный Старейший поднялся. Прочие члены Совета, тихо переговаривавшиеся между собой, замолчали.

Его голос, обращенный к Вандаре, не был сердитым.

- Ты можешь идти, - сказал он. - Суд окончен. Мы уже пришли к заключению.

Вандара замерла неподвижно. Она смотрела не него свирепо и вызывающе. Старейший кивнул и двое Служек двинулись к ней, что бы выпроводить ее из помещения.

- Я имею право знать, каково ваше решение! - прокричала Вандара и лицо ее перекосилось от ярости. Она вывернулась из рук конвоиров и встала перед Советом.

- На самом деле, - спокойной произнес главный Старейший, - у тебя нет никаких прав. Но я сообщу тебе наше решение, дабы не было непонимания.

- Сирота Кира останется. Мы приготовили для нее новое место.

Он посмотрел в направлении Мантии Певчего, по-прежнему разложенной на столе.

- Кира, - сказал он, глядя на нее, - ты продолжишь работу своей матери. Ты даже сможешь ее улучшить, раз уж твои таланты превосходят ее. Сначала ты починишь Мантию, как всегда делала твоя мама. Потом ты ее отреставрируешь. А после этого начнется твоя настоящая работа. Ты закончишь ее. Он указал на пустое неукрашенное пространство на плечах Мантии и посмотрел на нее вопросительно.

Кира кивнула в ответ и слегка поклонилась.

- Достаточно для тебя? - Старейший опять перевел взгляд на Вандару, угрюмо стоявшую меж своих конвоиров. Он обратился к ней. - Ты не в убытке. Ты претендовала на землю девочки и ты еще можешь ее получить. Ты и другие женщины. Стройте свою площадку. Это будет умно - отгородить ваших детей. Они приносят много хлопот и за ними нужно лучше присматривать.

- Иди теперь, - скомандовал он.

Вандара повернулась. Ее лицо было маской ярости. Она оттолкнула от себя руки Привратников, наклонилась к Кире и прошипела.

- Ничего у тебя не выйдет. И тогда они сами тебя убьют.

Она холодно осклабилась на Джамисона:

- Что же, пусть так, - сказала она, - девочка ваша. Она гордо прошествовала по проходу между рядами и вышла в широкие двери.

Главный Старейший и другие члены Совета проигнорировали эту выходку женщины, как если бы она была лишь назойливым насекомым, которое наконец удалось отогнать. Один из них укладывал мантию Певчего обратно в ящик.

- Кира, - обратился к ней Джамисон, - сходи и собери все, что тебе нужно. Все, что ты хотела бы забрать с собой. Возвращайся сюда снова, когда колокол прозвонит четыре раза и мы проводим тебя в твое жилище. Туда, где ты будешь теперь жить и работать.

Совершенно сбитая с толку таким неожиданным поворотом событий, Кира замешкалась на своем месте. Но других указаний не поступало. Старейшие складывали свои бумаги, собирали книги и принадлежности. Они как будто тут же забыли о ее существовании. Наконец, она встала. Выпрямилась, опершись на свою палку и захромала к выходу из помещения.

Выбравшись из Здания Совета и вновь воротясь к яркому дневному свету и привычному хаосу центральной площади она поняла, что все еще полдень. Что это все тот же день в жизни деревни и что ни в чьей судьбе не произошло никаких изменений. Лишь в ее собственной.

Полдень начала лета был жарким. Невдалеке собралась толпа, что бы поглазеть на то, как возле мясницкой будут колоть поросенка. После того, как отборные части будут распроданы, потроха и обрезки выбросят. Тогда люди наперегонки с собаками кинутся их подбирать. Вонь от жирной кучи экскрементов под перепуганными до ужаса, пронзительные визжащими в ожидании смерти поросятами была такой, что голова Киры закружилась, ее затошнило. Она быстро обошла толпу и пустилась в сторону ткацкого дома.

- Выбралась наконец! Как прошло? Идешь в Пустошь, к диким зверям? - полюбопытствовал появившийся из ниоткуда Мэтт.

Кира невольно заулыбалась. Она подумала, что за этой его прямотой и необузданностью скрывается доброе сердце. Она вспомнила, как у него появился его питомец, его верный пес. Это было бездомное, вечно путающееся под ногами и роющееся в мусоре в поисках еды существо. Однажды в дождливый день пес попал под колеса проезжающей по дороге телеги. Весь израненный, он лежал, истекая кровью в грязи и так и подох бы безвестно, но мальчик спрятал его в придорожном кустарнике и ухаживал за ним до тех пор, пока раны его не затянулись. День за днем Кира наблюдала из ткацкого дома, как Мэтт пробирался туда и подкармливал украдкой собаку, пока та не поправилась. Теперь пес, живой и здоровый, несмотря на свой хвост, такой же кривой и бесполезный, как нога Киры ходил за мальчиком как привязанный. Мэтт прозвал его Прутиком, в честь коротенькой палочки, которую он привязал ему в виде шины, что бы выправить его сломанный хвост.

Кира наклонилась и почесала безродную дворняжку за ухом.

- Они меня отпустили, - бросила она мальчику.

Глаза у того расширились. Затем он осклабился.

- Та-а-ак, значит мы еще услышим твои истории. Я и мои товарищи, - удовлетворенно сказал он.

- Я видел Вандару, - добавил Мэтт. - Она вышла вот так - он взлетел на ступени Здания и стремительно зашагал вниз с надменно вздернутым подбородком. Кира рассмеялась такой имитации.

- Наверное, она теперь ненавидит тебя, - весело добавил Мэтт.

- Ну, они отдают ей мой участок земли, - сказала Кира. - Так что она и другие смогут построить загон для своих малышей, как они и хотели. Надеюсь, вы еще не начали строить новый шалаш для меня, - добавила она, вспомнив о его обещании.

Мэтт улыбнулся:

- Мы еще не начинали, хотя уже собирались. Ведь если тебя отправят на корм зверям, в этом не будет нужды.

Он замолчал, поглаживая Прутика своей грязной босою ногой.

- Где ж ты тогда жить будешь?

Кира прихлопнула комара на руке и растерла небольшое пятнышко крови.

- Я толком не знаю, - призналась она. - Они сказали вернутся к ним, когда колокол пробьет четыре. Вот, иду собирать вещи, - она слегка усмехнулась, - не так уж и много мне собирать. Почти все мои вещи сгорели.

- Мне удалось спасти кой-чего, - подмигнул он ей заговорщически, - стащить пару вещичек из дома, перед тем как они его подожгли. Не было времени сказать тебе раньше. Я хотел сперва посмотреть, что с тобой будет дальше.

Друзья Мэтта, стоявшие рядом с тем местом, где забивали свиней, позвали его.

- Нам с Прутиком пора бежать, но я принесу тебе твои вещи, когда колокол пробьет четыре. К этим ступеням.

- Спасибо тебе, Мэтт. Встретимся на ступенях, - Кира улыбалась, глядя как он улепетывает в направлении стайки мальчишек. Его худые расчесанные ноги взбивали пыль на дороге. Бок о бок с ним мчался Прутик и огрызок его сломанного хвоста лихо мотался из стороны в сторону.

Кира двинулась дальше через толпу, пробираясь мимо съестных лавок. Женщины торговались, спорили. Пара собак рычала, стоя друг напротив друга на дороге с валяющимся между ними куском мяса. Какой-то курчавый малыш боязливо посмотрел на этих собак, и вдруг ловко проскочил между ними, подхватив с земли мясо и затолкал его себе в рот. Его мама, увлеченная разговором в лавке поодаль огляделась, увидела ребенка в опасной близости от собак и оттащила его прочь, схватив за руку и отвесив размашистый подзатыльник. Карапуз ухмылялся, азартно пережевывая то, что поднял с дороги.

Ткацкий дом располагался чуть дальше, в милосердной тени высоких деревьев. Там было тише, прохладней, хотя соседство с лесом приводило сюда больше кровососущих. Женщины в доме, сидевшие за своими станками кивали Кире по мере ее приближения.

- У нас уже накопилось изрядно обрезков, - сказала одна из них и мотнула головой куда-то в сторону, в то время как руки ее продолжали работать.

Это была та работа, которой Кира обычно здесь занималась, уборка. Ей пока еще не разрешали ткать, хотя она всегда внимательно наблюдала за тем, как это делают остальные и думала, что и она сама тоже справилась бы.

Она не была здесь уже много дней, с тех самых пор, как ее мать заболела. Так много всего успело случиться. Наверное, она уже не вернется сюда снова. Положение ее, кажется, изменилось. Но поскольку они дружелюбно зазывали ее, Кира пошла по Дому, через грохот и стук деревянных станков, собирая обрезки с пола. Она заметила, что один из станков молчит, никто за ним не работает. Четвертый с конца, посчитала она. Обычно за ним сидела Камилла.

Она задержалась возле пустующего станка и подождала, пока ближайшая работница остановится, что бы заправить челнок.

- А где Камилла? – задала вопрос Кира. Конечно, время от времени женщины отлучались из ткацкого дома. Что бы выйти замуж, родить, или просто определенные временно на другую работу.

Ткачиха глянула на нее, продолжая работать руками. Нога ее возобновила движение педалью.

- Она свалилась. Вот неуклюжая! Пока шла через реку, - она махнула неопределенно рукой. - Пошла стирать, а камни там скользкие.

- Ага, я помню, - отозвалась Кира. Она сама падала время от времени на реке, на месте стирки.

Женщина пожала плечами.

- Вообще, она очень неудачно упала, сломала себе руку. Да так, что не вылечишь. Никогда больше не будет прямой. Не сможет быть больше Ткачихой. Ее муж очень старался вылечить ее и выпрямить руку, она же нужна ему. Рожать детей и так далее. Но возможно ей придется уйти в Пустошь.

Киру передернуло. Она представила ту нестерпимую боль, которую испытывала должно быть Камилла, пока ей пытались вытянуть руку с помощью шины.

- Детей у них пятеро. Теперь она не сможет о них позаботиться. Да и работать. Их раздадут. Не хочешь себе одного? - осклабилась женщина. Зубов у нее было не много.

Кира потрясла головой, улыбнулась сочувственно и двинулась к выходу.

- А хочешь ее станок? - крикнула женщина вслед. - Им понадобится кто-нибудь, что бы его занять. Может быть, справишься?

Но Кира помотала головой снова. Ей хотелось быть Ткачихой, когда-то. Эти женщины всегда были добры к ней. Но теперь ее будущее будет другим.

Станки грохотали. Стоя в тени дома, Кира увидела, что Солнце уже опустилось пониже. Скоро колокол пробьет четыре. Она кивнула Ткачихам и направилась в сторону места, где жили они с мамой. К месту, где всегда стоял ее дом, к единственному дому, который она когда-либо знала. Она чувствовала, что нужно сказать - прощай.

6

Главный колокол на колокольне Здания начал звонить. Колокол управлял жизнью людей. Он говорил им, когда начинать работу и когда ее нужно заканчивать, когда состоится собрание и когда пора идти на охоту, отмечать события или вооружаться при приближении опасности. Четыре удара - третий сейчас стихал - означали, что дневные дела должны быть закончены. Для Киры же пришла пора предстать перед Советом. Она поспешила к центральной площади, пересекая потоки людей, покидавших свои рабочие места.

Мэтт ждал на ступеньках, как и обещал. Прутик подле него азартно охотился за огромным жуком с радужными надкрыльями, преграждая ему дорогу лапами снова и снова. Жук безуспешно старался вырваться. Пес поднял голову и приветливо завилял Кире своим куцым хвостом.

- Что принесла? - спросил ее Мэтт, глядя на небольшой узелок у нее за плечами.

- Немного, - печально усмехнулась она. - Но я спрятала несколько вещей на поляне, так что они избежали огня. Мою корзинку с нитками, несколько лоскутков. И, вот, взгляни-ка на это, - она сунула руку в карман и вытащила бугорчатый продолговатый предмет. - Я нашла свое мыло ровно на том самом месте, на котором оставила его. На берегу. Ценная вещь, ведь я не знаю, как его сделать. И у меня нет денег, что бы купить новое, - сказала она, но сразу же рассмеялась, сообразив, что Мэтт, чумазый и неопрятный вряд ли испытывал привязанность к мылу. Да, наверное, у него где-то есть мама, а матери оттирают своих детей время от времени, но она ни разу не видела Мэтта чистым.

- Вот, я принес это, - Мэтт показал на кучку вещей, в беспорядке сваленных в грязный мешок, лежащий рядом с ним на ступенях. - Я спас кое-какие твои вещички перед пожаром. На тот случай, если они позволят тебе остаться.

- Спасибо, Мэтт.

Интересно, подумала Кира, что же именно он счел заслуживающим спасения.

- Но ты не сможешь нести их из-за своей хромоты, - Мэтт показал на ее ногу. - Так что я готов побыть твоим носильщиком. Как только они скажут тебе, куда идти. Заодно посмотрю, где ты будешь теперь жить.

Кире понравилось предложение Мэтта. Пойти с ней и узнать, где она будет жить. Это делало происходящее немного привычным.

- Тогда подожди здесь, - сказала она ему. - Я только зайду внутрь, они покажут мне, где я буду жить и тогда я вернусь. Мне надо уже торопиться, потому что колокол уже отзвонил, а они сказали мне явиться в четыре.

- Мы с Прутиком можем и подождать. У меня есть леденец, я спер его в лавке, - похвастался Мэтт, вытаскивая из кармана конфету, облепленную песком. - А Прутик, он всегда с удовольствием играет с жуками, - собачьи уши навострились, при звуках своего имени, но глаза так и не оторвались от жука на ступенях.

Кира поспешно вошла в Здание, мальчик остался ждать на крыльце.

Джамисон был в главном Зале Совета и ждал ее. Если он был назначен ее Защитником на время суда, подумалось Кире, станет ли он теперь ее Ментором.

Странным образом она почувствовала легкое раздражение. Она уже достаточно взрослая, что бы заботиться о себе самостоятельно. Многие девочки ее возраста уже готовились к замужеству. Она всегда знала, что не пойдет замуж, ее больная нога делала это невозможным. Она никогда не сможет стать хорошей женой, никогда не сможет выполнять многие из требуемых обязанностей, но это не значит, что она не может управляться со своей жизнью самостоятельно.

Но Джамисон кивнул в знак приветствия и ее внезапное раздражение испарилось.

- Ну, вот и ты, - сказал Джамисон. Он встал и отложил свои бумаги в сторону. - Я покажу тебе твою комнату. Это недалеко. В крыле нашего Здания.

Потом он посмотрел на нее и на маленький узелок, что она несла у себя за спиной.

- Это все, что у тебя есть? - спросил он.

Она была рада, что он сам задал вопрос, потому что это давало ей удобный случай, что бы упомянуть Мэтта.

- Не совсем, - ответила Кира. - Но я не могу нести много из-за, - и она показала на ногу. Джамисон кивнул понимающе.

- Так что у меня есть… ээ друг, который мне помогает. Его зовут Мэтт. Я надеюсь, вы не будете возражать. Он на крыльце и у него другие мои вещи. Я надеялась, что может быть вы разрежите продолжать ему быть мне помощником. Он хороший.

Джамисон немного нахмурился. Затем повернулся и позвал одного из Привратников.

- Приведите мальчика со ступеней.

- А... - вмешалась Кира. Привратник и Джамисон обернулись. Она чувствовала себя неловко и говорила сконфуженно. Она как будто даже слегка кланялась.

- Он с собакой, - добавила она тихим голосом. - Он никуда не пойдет без этой собаки.

- Она совсем маленькая, - добавила она уже совсем еле слышно.

Джамисон посмотрел на нее нетерпеливо, как будто только сейчас вдруг осознал, какой обузой она для него станет.

- Собаку тоже, - сказал он Привратнику.

Все трое двигались по корридору. Они были странной троицей. Кира, ковыляющая впереди со своей палкой, спотыкающаяся, подволакивающая ногу с этим ее метущим звуком: свиш-ш-ш, свиш-ш-ш… За ней - Мэтт, неожиданно молчаливый, с глазами на лбу, захваченный великолепием обстановки и замыкающий, постукивающий коготками по кафельным плиткам - пес с поджатым хвостом, победоносно сжимающий в своих зубах извивающегося жука.

Мэтт положил мешок с вещами Киры на пол прямо в дверном проеме и не стал заходить в комнату. Он взирал на обстановку почтительно, широко распахнув глаза и наконец принял решение.

- Я и Прутик, мы переждем здесь, - объявил он. - Как называется это место? - спросил он, оглядывая широкое пространство вокруг себя.

- Корридор, - отвечал Джамисон.

Мэтт значительно покивал.

- Я и Прутик, мы побудем пока здесь, в корридоре. Мы не пойдем в комнату. Полно мелких жучков, понимаете.

Кира обернулась и глянула на собаку, но жук был уже съеден. И в любом случае он не был маленьким. Мэтт сам говорил о нем как о гигантском.

- Мелких жучков? - переспросил Джамисон, наморщив лоб.

- Прутик натащит блох, - объяснил Мэтт, глядя в пол.

Джамисон покачал головой. Кира заметила, как его губы дрогнули в легкой улыбке. Он провел ее в комнату.

Кира была поражена обстановкой. Хижина, в которой она жила всю свою жизнь с мамой была обычной хибаркой с земляным полом. Кроватями им служили тюфяки, набитые соломой, брошенные поверх деревянных настилов. В самодельных горшках размещались их имущество и продукты. Они всегда ели вместе за деревянным столом, который сделал отец Киры незадолго до ее ожидавшегося появления. Она горевала из-а стола сгоревшего во время пожара еще и потому, что он был дорог для ее матери. Катрина все вспоминала сильные руки Кристофера, выстругивающие доски и закругляющие их углы для того, что бы ребенок, что должен был скоро родиться, не подвергался бы понапрасну опасности, исходившей от его острых краев. Все это стало пеплом теперь: гладкие доски, отшлифованные закругленные грани, помнящие тепло его рук.

В этой комнате было несколько столов, искусно отделанных, резных и изящных. И кровать была деревянной, на ножках, с брошенным поверх постели красочным покрывалом. Кира никогда не видела подобных кроватей и решила, что высокие ножки нужны для защиты от животных или насекомых. Хотя их безусловно и не было здесь, в Здании Совета. Даже Мэтт догадался об этом и не пустил свою собаку с ее блохами дальше корридора. Здесь были окна, со стеклами и через них она могла видеть верхушки деревьев. Окна смотрели на лес за Зданием.

Джамисон открыл другую дверь и Кира увидела комнату меньшей площади, без окон, заставленную широкими выдвижными ящиками.

- Мантия Певчего хранится здесь, - сказал он ей и приоткрыл один из ящиков. Она увидела сложенную мантию с ее яркой вышивкой. Он задвинул ящик обратно и показал ей на другие, поменьше.

- Принадлежности, - сказал он. - Все, что тебе может пригодиться.

Он вышел обратно в спальню и открыл дверь на другой стороне. Она увидела блеск того, что на первый взгляд выглядело как плоские камни. Это был пол из нежно-зеленых плиток.

- Здесь есть вода, - объяснил он. - Для умывания и всех твоих нужд.

Вода? Прямо в помещении?

Джамисон прошел к входной двери и выглянул в корридор, туда, где ждали Мэтт с Прутиком. Мэтт сидел на полу и посасывал своего петушка на палочке.

- Если ты хочешь, что бы мальчик остался, можешь помыть его здесь. Как и собаку. Там есть ванная.

Мэтт услышал его и испуганно посмотрел на Киру.

- Не, я и Прутик, нам пора уходить, - сказал он. Затем спросил с беспокойством:

- Ты же не будешь здесь заперта?

- Нет, она же не пленница, - успокоил Джамисон Мэтта. - Почему ты так решил?

- Тебе принесут ужин, - сказал он Кире. - Ты здесь не одна. Гравер живет дальше по корридору, на другой стороне. Он показал рукой на закрытую дверь.

- Гравер? Вы имеете ввиду мальчика по имени Томас? - удивилась Кира. - Он тоже живет здесь?

- Да. Ты можешь его навещать. Вы оба должны работать в течение дня, но обедать вы можете вместе. Освойся теперь в своей комнате. И разберись со своими вещами. Отдохни сегодня. Завтра я объясню тебе твои новые обязанности.

- Теперь я уведу мальчика и собаку.

Кира стояла в дверях и смотрела, как они удаляются по длинному корридору - мужчина впереди, Мэтт, беспечно идущий следом за ним и семенящий по пятам пес. Мальчик стремительно оглянулся, махнул ей рукой и посмотрел вопросительно. Его физиономия, в липких пятнах конфеты светилась от возбуждения. Она заулыбалась, представив, как уже через минуту он будет рассказывать своим приятелям о том, как ловко он сумел избежать помывки. Как и его собака и все ее блохи. Чудом спаслись.

Она осторожно прикрыла дверь, огляделась и поняла, что ей совсем не хочется спать. Слишком много нового было вокруг.

Только Луна за окошком была на своем месте. Сегодняшней ночью она была почти полной и заполняла серебряным светом ее новый дом. Такими ночами, в ее прежней жизни в доме без окон она иногда вставала, что бы полюбоваться игрой лунного света. Они с мамой выскальзывали наружу и стояли там вместе на ночном ветерке, прихлопывая комаров и глядя на облака, медленно плывущие мимо сияющего шара по ночному небу.

Здесь, через распахнутое окно ночной ветер и лунный свет проникали в ее комнату вместе. Сияние ночного светила выхватывало из теней стол, стоящий в углу и серебрил полированный деревянный пол. Она видела свои сандалии, парой стоящие рядом со стулом - там, где она их оставила. Она видела свою палку в углу и ее тень, очерченную на стене.

Она видела на столе силуэты предметов, вещей, что принес Мэтт. Как же он их выбирал? Возможно, он торопился, когда пожар уже начался. Может быть он просто похватал, что успел своими шустрыми маленькими руками.

Там была ее ткацкая рамка. Она мысленно поблагодарила Мэтта. Он понимал, что эта вещь для нее значила.

Высушенные растения в маленькой плетеной корзинке. Кира была рада, что их удалось спасти и надеялась, что вспомнит для чего используется каждое из них. Не такие растения, которые пригодились бы ее матери, когда пришла внезапная хворь. Но для мелких нужд, таких как боль в плече, укус, который гноится и распухает, эти травы могли бы помочь. И она была счастлива, что корзинке удалось уцелеть. Ее мама сплела ее из речных трав.

Несколько клубней. Кира улыбнулась, представив как Мэтт хватает еду, возможно грызет ее на ходу. Теперь они были ей уже не нужны. Ужин, который принесли ей вечером на подносе был великолепным: толстый кусок хлеба и суп из мяса и ячменя с овощами и зеленью, обильно приправленный специями, которые она с наслаждением смаковала, хотя и не могла распознать. Она ела из обливной глиняной миски ложкой, вырезанной из кости, а в конце протерла губы и руки изящным тоненьким полотенцем.

Еще ни один ужин не был у нее столь изысканным. И столь одиноким.

Отдельно, небольшой стопкой была сложена одежда ее мамы: толстая шаль, отороченная бахромой, юбка в пятнах красителей, из-за которых сейчас простая однотонная ткань выглядела украшенной цветными полосками. Сонно размышляя о заляпанной маминой юбке, Кира пыталась представить, как бы ей при помощи своих ниток обметать яркие полоски так, что бы со временем сделать из этой юбки нарядный костюм, подходящий для праздников.

Не то, что бы ей было, что праздновать. Но может быть хотя бы вот это - ее новый дом, новое место и тот простой факт, что жизнь ее была в безопасности.

Кира беспокойно ворочалась на кровати. Она чувствовала какой-то предмет на своей шее. Он тоже был в числе имущества, вынесенного из огня Мэттом. Пожалуй, он даже был для нее самым ценным предметом, среди всего, что ему удалось спасти. Это была подвеска, которую ее мама всегда носила на кожаном ремешке, невидимым под одеждой. Кира знала о нем, по тому, как часто ее мама поглаживала его, как гладят грудного ребенка. Маленький камешек - округлый с одной стороны и усеянный блестящими фиолетовыми крапинками с другой и с дыркой, позволяющей продеть шнурок. Такая простая, но изящная вещь - это был подарок отца Киры. Катрина дорожила им, как талисманом. Кира сняла его с маминой шеи, когда та заболела, что бы протереть ее горячечное тело и положила его на полочку рядом с корзиной. Должно быть, Мэтт там его и нашел.

Кира прижала камень к щеке, в надежде вновь ощутить прикосновение своей матери. Может быть, запах ее - запах трав, красок и высушенных растений. Но талисман молчал, в нем не было ни запаха, ни памяти, ни даже намека на жизнь.

В отличие от него маленький лоскуток из кармана Киры, тот самый, что был сотворен каким-то чудом ею самой и ее руками подрагивал, лежа возле ее головы. Возможно, ночной ветерок из окошка заставлял его двигаться. Поначалу Кира, глядя на лунный свет и думая о своей маме этого не замечала. Потом, в бледном свете Луны она обратила внимание на то, что ткань слегка дрожит так, как если бы умела дышать. Она улыбнулась и ей пришла в голову мысль, что эта тряпочка, как маленькая собачонка Мэтта, смотрит на нее снизу вверх, навострив уши, виляя своим жалким хвостом в надежде, что на нее обратят внимание.

Она протянула руку и погладила лоскуток. Чувствуя его тепло ладонью, Кира закрыла глаза.

Облака заслонили Луну и свет в комнате потускнел. Наконец-то она спала, без сновидений. А наутро, когда Кира проснулась лоскуток был не более, чем отдельным фрагментом ей помятой постели.

7

Яичница! Ммм… объедение. В дополнение к жареным яйцам ее утренний завтрак включал в себя толстый кусок хлеба и тарелку с горячей кашей, залитой сливками. Кира зевала и ела.

Как правило, Кира и мама ходили умываться к реке. Здесь, как она предполагала, покрытая зеленой плиткой комната будет играть ее роль. Но Кира слегка сомневалась насчет этой комнаты. Она зашла в нее накануне вечером и покрутила разнообразные блестящие ручки. От движения некоторых рычажков вода становилась горячей, что пугало ее. Видимо, это применяется для готовки. Где-то ниже, по всей вероятности был встроен очаг и кипяток каким-то образом подавалась наверх. Но для чего это могло бы ей понадобиться? Ей не придется готовить самой, как поняла она этим утром, когда ей принесли горячий готовый завтрак.

По-прежнему озадаченная, Кира продолжила свои исследования с низкой продолговатой ванной. Джамисон советовал ей вымыть здесь Мэтта. Здесь было что-то, что выглядело и пахло как мыло. Перегнувшись вперед через край ванной, она попробовала умыться, но процедура выходила неудобной и неестественной. В реке было гораздо проще. Там же она могла и стирать и сушить одежду, развешивая ее на кустах. Здесь, в этой маленькой, лишенной окон комнате не было места для того, что бы высушить хоть что-нибудь. Не было ни ветра, ни солнца.

Это заслуживает внимания, решила Кира, что они нашли способ завести воду внутрь Здания, хотя и получилось это у них непрактично. Кроме того, здесь не было места, где закопать отходы. Она промокнула холодную воду с лица и рук с помощью полотенца, что нашла в плиточной комнатке и решила, что лучше ей будет продолжать ходить на реку, что бы отправлять свои потребности правильно.

Она быстро оделась, зашнуровала сандалии, провела деревянным гребнем по длинным каштановым волосам, захватила свою палку и поспешила через пустой корридор из своего нового дома на утреннюю прогулку. Но не успела она сделать и пары шагов, как дверь с противоположной стороны корридора раскрылась и из нее вышел мальчик, которого она сразу узнала. Он заговорил первым с нею.

- Кира-Швея, - сказал он, - они мне сказали, что ты теперь здесь.

- Гравер, - ответила Кира. - Джамисон сказал мне, что ты здесь.

- Я Томас, - улыбнулся он ей. Томас был приятным мальчиком ее возраста, не слишком высоким для двух слогов, с ясными глазами и чистой кожей. У него были жесткие рыжевато-бурые волосы. Когда он улыбался, становился виден обломанный край одного из передних зубов.

- Здесь я живу, - объяснил он и распахнул дверь пошире, что бы она могла заглянуть внутрь. Его комната была зеркальной копией ее собственной с противоположной стороны корридора. Окна выходили на центральную площадь. И она гораздо больше походила на обжитое помещение, повсюду были разбросаны его вещи.

- Это еще и мое рабочее место, - он показал на огромный стол, заваленный инструментами вперемешку со стружкой, - и здесь же кладовая для принадлежностей.

- У меня все точно так же, - ответила Кира. - И в моей кладовке полным полно ящиков. Я еще не приступила к работе, но там есть хороший стол у окна и свет подходящий. Я думаю, что буду там вышивать.

- А там, за той дверью? Там у тебя тоже кипяток и ванная? - спросила Кира. - Ты ими пользуешься? По-моему, это довольно опасно, когда вода течет прямо в помещении.

- Служка покажет тебе, как ими пользоваться, - объяснил Томас.

- Служка?

- Те, что приносят еду. Их называют Служками. Они будут тебе помогать, когда ты попросишь. А Старейший будет проверять каждый день твою работу.

Хорошо. Было похоже, что Томас понимал, что к чему. Ей это весьма кстати, подумала Кира, слишком много всего казалось ей странным и непривычным.

- Ты давно здесь живешь? - вежливо поинтересовалась она.

- Да, - ответил он. - Практически столько же, сколько помню себя.

- Как так получилось? Как ты здесь оказался?

Мальчик наморщил лоб, вспоминая.

- Это были мои первые пробы. Я был еще совсем ребенком, когда обнаружил каким-то образом, что если взять острый предмет и кусок дерева, то на этом дереве может появиться картинка.

- Взрослые сочли это поразительным, - засмеялся он. - Думаю, что так и было.

Кира тоже слегка рассмеялась, но она помнила саму себя, совсем маленькой, узнавшей, что в ее пальцах появляется волшебство, стоит ей только взять в руки иголку и нитку. Помнила мамино изумление и выражение лица Старейшего. Должно быть, с этим мальчиком, решила она, произошло то же самое.

- Как-то Старейшие прослышали о моих навыках. Они пришли в нашу хижину и выразили свой восторг по этому поводу.

Так знакомо, подумала Кира.

- Вскоре после этого, - продолжал Томас, - оба моих родителя погибли во время грозы. Были убиты молнией, оба сразу.

Кира была потрясена. Она слышала рассказы о деревьях, поваленных молниями. Но не о людях. Люди не выходили на улицу во время грозы.

- Ты тоже был там? Как же ты спасся?

- Нет, я был один дома. Мои родители были в отлучке по какому-то важному поручению. Я помню, как за ними вдогонку был отправлен посыльный. Но потом кто-то из Старейших просто пришел и забрал меня и рассказал об их гибели. Мне повезло, что они слышали обо мне и считали, что моя работа чего-то стоит, хотя я был все еще слишком мал. Меня должны были бы просто выслать в Пустошь. Но вместо этого они оставили меня жить в этом Здании.

- С тех пор я здесь, - он обвел рукой комнату. - Долгое время я учился и практиковался. Сделал украшения для многих Старейших. Теперь я наконец занимаюсь настоящей работой, важной работой, - и он показал на длинный кусок дерева, что стоял прислоненный к столу так же, как сама Кира прислоняла к столу свою палку. Но в отличие от Кириной, эта была затейливо инкрустирована. А по стружкам на столе она поняла, что это мальчик поработал над ней.

- Они дали мне превосходные инструменты, - проследил ее взгляд Томас.

Снаружи донесся звук колокола. Кира расстроилась. Звук колокола всегда означал, что пришло время идти на работу.

- Я должна вернуться в свою комнату? - спросила она. - Я собиралась пройтись до реки.

Томас пожал плечами

- Необязательно. Ты можешь сходить туда, когда захочешь. Здесь нет четких правил. Правила касаются только работы, ради которой тебя сюда взяли. Потому что они будут проверять твои успехи каждый день.

- Я собирался выбраться на прогулку сейчас, что бы навестить сестру моей матери. У нее родился ребенок. Девочка. Посмотри! Я сделал для нее игрушку, - он полез в свой карман и показал Кире смешную резную птицу. Она была пустой изнутри. Он взял ее в рот и свистнул.

- Я сделал ее вчера, - объяснил он. - Это не отняло много времени от моей главной работы. Ее было несложно сделать.

- К обеду вернусь, - добавил он, - у меня есть работа, которой надо заняться после полудня. Могу я принести свой поднос с едой к тебе в комнату? Мы могли бы поесть вместе.

Кира с радостью согласилась.

- И смотри, - сказал он, - вон служанка, которая забирает поднос после завтрака. Она очень милая. Спроси ее - нет, подожди, я спрошу.

Кира с любопытством смотрела, как Томас подошел к Служке и коротко переговорил с нею. Та покивала.

- Иди с ней обратно к себе, - сказал Томас, - Тебе незачем идти на реку. Она все расскажет тебе о ванной комнате. Увидимся во время обеда! - он запихнул маленькую резную птичку обратно в карман, хлопнул дверью и зашагал по корридору. Кира вместе со Служкой вернулась в свою комнату.

Джамисон пришел к ней вскоре после обеда. Томас быстро поел и поспешил к себе, что бы вернуться к работе. Кира только направилась в свою кладовку, заставленную ящиками и выдвинула тот, в котором хранилось облачение Певчего. Она еще не успела его как следует рассмотреть. Никогда прежде ей не разрешали дотрагиваться до него, так что теперь она испытывала благоговение и даже слегка волновалась. Она зачарованно разглядывала ткань драгоценной Мантии и представляла ловкие руки мамы, держащие костяную иголку, когда услышала стук в дверь и затем шаги Джамисона.

- А, - сказал он - Мантия.

- Я понимаю, что скоро должна буду приступить к своим обязанностям, - сказала она ему. - Но на самом деле я боюсь начинать. Это так неожиданно для меня.

Он вытащил Мантию из ящика и отнес ее на стол под окном. Там, на свету краски ее засверкали с еще большим великолепием и Кира почувствовала себя совсем не в своей тарелке.

- Тебе здесь удобно? Как ты спала? Тебе принесли еды? Все было вкусно?

Так много вопросов. Кира раздумывала, стоит ли сказать ему, как беспокойно она спала и решила не говорить. Она глянула на кровать, пытаясь понять, выдаст ли ее смятая постель ее беспокойный сон и впервые заметила что кто-то, очевидно, Служка, которая приносила и уносила еду, все разгладила так, что не осталось даже следа от бессонной ночи.

- Да, - сказала она Джамисону. - Спасибо. И я встретила Томаса. Он обедал вместе со мной. Это было здорово, поговорить с кем-то.

- И Служка рассказала мне все, что мне нужно знать, - добавила она. - Я думала, что горячая вода нужна для приготовления пищи. Я еще никогда не видела, что бы горячую воду использовали для умывания.

Он не обратил внимания на ее неловкие объяснения по поводу ванной. Он аккуратно разворачивал Мантию, проводя руками по ткани.

- Твоя мама производила мелкий ремонт каждый год. Но теперь ее нужно полностью отреставрировать. Это и будет твоей работой.

Кира кивнула.

- Я понимаю, - хотя она не совсем понимала, не до конца.

- Это подробная история нашего Мира. Мы должны сохранить ее в целости. Более, чем в целости, - она увидела, что рука его переместилась и погладила обширную нетронутую область, часть Мантии, что покрывала плечи Певчего. - Будущее будет рассказано здесь, - сказал он. - Наше общество строится на истории.

- Твои принадлежности, они подходящие? Тебе предстоит много работы.

Принадлежности? Корзинку Киры с ее собственными материалами они спасли. Но сейчас, глядя на эту великолепную Мантию она понимала, что ее скудная коллекция - несколько мотков цветных крашеных ниток, которые ее мама разрешала ей использовать для ее собственных целей, совершенно не годилась для этой работы. Даже если бы она обладала всеми необходимыми навыками, в чем она совсем не была уверена, она никогда не смогла бы закончить Мантию с тем, что она принесла с собой. Тогда она вспомнила о ящиках, которые еще не успела открыть.

- Я еще не посмотрела, - призналась она и направилась к меньшим ящикам, о которых он говорил ей вчера. Они оказались наполненными мотками некрашеных ниток, разной плотности и толщины. Там были иголки всех размеров и режущие инструменты, аккуратно сложенные рядами.

Сердце Киры упало. А она-то подумала, что нитки будут цветными! Обернувшись на Мантию, лежавшую на столе и на разнообразие ее оттенков, она почувствовала, как ее охватило отчаяние. Если бы только материалы ее матери удалось спасти! Но они потеряны, все сгорели.

Она закусила губу и растерянно посмотрела на Джамисона.

- Они не цветные, - пролепетала она.

- Ты сказала, что твоя мама учила тебя красить, - напомнил он ей.

Кира кивнула. Она упомянула об этом, но это не было, строго говоря, правдой. Ее мама планировала ее научить.

- Мне еще многому предстоит научиться, - выкрутилась она. - Но я быстро учусь, - добавила Кира, надеясь, что это не будет звучать слишком самоуверенно.

Джамисон посмотрел на нее слегка нахмурясь.

- Я отправлю тебя к Аннабелле, - сказал он, - она живет дальше в лесу. Но путь безопасен. И она сможет завершить твое обучение.

- Песнь Бытия прозвучит не ранее начала осени, - сказал он. Так что у нас еще есть несколько месяцев. Мантия не понадобится Певчему до осени. У тебя будет довольно времени.

Кира неуверенно покивала. Джамисон был ее Защитником. А теперь, похоже, стал ее Ментором. Кира была признательна ему за помощь. Успокоившись, она почувствовала, что начинает дорожить его мнением, чего никогда не случалось раньше.

Когда он покинул комнату, после того как показал ей на шнурок на стене, за который она может потянуть, если ей что-то понадобится, Кира снова посмотрела на Мантию, разложенную на столе. Какое обилие красок! Несмотря на его уверения, по спине у нее пробежал холодок, как если бы осень была уже совсем близко.

Сегодня, решила Кира, она как следует осмотрит Мантию и составит план. Завтра она первым же делом отправится на розыски Аннабеллы и уговорит взяться за ее обучение.

8

Мэтт вызвался идти с нею.

- Мы с Прутиком пригодимся тебе. Для защиты, - сказал он, - эти леса кишат свирепыми тварями.

Кира смеялась:

- Ты? Для защиты?

- Я и Прутик! Мы - сила! - сказал Мэтт. Он согнул руки в локтях, что бы показать мускулы на своих тощих руках. - Эт я только выгляжу хилым.

- Джамисон сказал, что до тех пор, пока мы не будем сходить с тропы, путь не будет опасным, - напомнила мальчику Кира. Втайне она считала, что это будет неплохо - взять этих двоих для компании.

- Но предположим, что ты заблудишься, – не уступал Мэтт, - Я и Прутик, мы можем найти дорогу откуда угодно и где угодно. Мы точно пригодимся тебе, если ты потеряешься.

- Но я иду на весь день. Ты проголодаешься.

Мэтт победоносно вытащил толстенный ломоть хлеба из объемистого кармана своих мешковатых штанов.

- Спер эту зверюгу у Пекаря, - с гордостью произнес он.

Таким образом, мальчик выиграл, к удовольствию Киры, и теперь у нее была компания для путешествия через лес.

Это была примерно часовая прогулка. Джамисон оказался прав. Не было похоже, что бы в лесу их подстерегали какие-то опасности. Несмотря на то, что развесистые деревья затеняли дорогу и они постоянно слышали шорохи, доносящиеся из подлеска и незнакомые голоса неведомых лесных птиц, лес не выглядел угрожающим. Время от времени Прутик принимался гоняться за какими-то мелкими грызунами или совать свой нос в земляные норы, приводя в ужас мелких зверушек, обосновавшихся там.

- Тут должно быть полным полно змей, - сказал ей Мэтт со зловещей улыбкой.

- Я не боюсь змей.

- Большинство девченок боится.

- Только не я. У нас всегда были змеи, в нашем саду. Моя мать говорила, что змеи - друзья цветов. Они едят насекомых.

- Как Прутик. Гляди. Он только что поймал одного, - показал Мэтт. Его собака сжимала в зубах неуклюжую тварь с тонкими длинными лапками. - Его называют Дядюшка-Косиножка.

- Косиножка? - засмеялась Кира. Ей не доводилось слышать о таком названии прежде.

- А у тебя есть папа? - спросила она с любопытством.

- Неа. Был как-то. Но сейчас моя мама - все, что осталось.

- Что случилось с твоим папой?

Он пожал плечами:

- Да я почем знаю.

- На Болотах, - добавил он, - все по-другому. У многих нету отцов. А те, у кого они есть, боятся их. И им часто от них достается.

- Моей маме тоже доставалось в свое время, - со вздохом добавил он.

- У меня был отец. И он был отличным охотником, - с гордостью сказала Кира. - Даже Джамисон так сказал. Но его схватили звери, - объяснила она.

- Ага, я слышал об этом. Она видела, что Мэтт пытается выглядеть грустным, что бы ее поддержать, но понимала, как это трудно для мальчика, с таким жизнерадостным темпераментом. Он уже показывал ей на бабочку, восхищаясь яркими оранжевыми точками на ее крыльях в этом тусклом лесном освещении.

- Видел вот это? Ты принес его с другими вещами моей мамы. Помнишь? - она вытащила каменный кулон из за ворота своего платья.

Мэтт покивал.

- Он был весь такой пурпурный. И блестящий.

Кира осторожно вернула его на место.

- Мой отец подарил его моей маме.

Мэтт скривил физиономию, обдумывая услышанное.

- Подарил? - спросил он, будто бы не понимая.

Кира поразилась его незнанию.

- Когда ты заботишься о ком-то и даешь ему что-то особенное. Что-то, что он будет хранить как сокровище. Это подарок.

Мэтт засмеялся.

- На Болотах, знаешь ли, родители так не делают. На Болотах, если они и дадут тебе что-то особенное, так это будет пинок по твоей заднице.

- Но, безусловно, это прелестная вещица, - добавил он вежливо. - Тебе повезло, что я ее спас.

Путешествие было чересчур утомительным для Киры, волокущей свою больную ногу. Ее палка цеплялась за переплетения корней на дороге и она спотыкалась время от времени. Но она была привычной к неудобствам и боли. Они были ее вечными спутниками.

Мэтт забежал вперед вместе с Прутиком, потом вернулся обратно и восторженно сообщил, что конечная цель их путешествия близко, буквально за следующим поворотом.

- Там такой крошечный домик! - прокричал он. - И там старуха в саду! С руками, как радуга.

Кира поспешила вперед, миновала изгиб дороги и поняла, что он имеет ввиду. В пышном цветочном саду рядом с малюсенькой хижиной трудилась скрюченная седая старушка. Она склонялась над стоящей на земле корзиной, брала из нее горсти яркой пряжи - разных оттенков желтого, начиная с насыщенного темно-золотого - и развешивала их на веревке, что была протянута от одного дерева до другого. Темно-красные пряди и мотки цвета ржавчины уже сушились на соседних веревках.

Руки женщины были шишковатыми и покрытыми цветными пятнами. Она помахала одной в знак приветствия. У нее оставалось не много зубов и кожа ее была смятой морщинами, но ее глаза не были мутными. Она подошла ближе, сжимая в руке деревянную трость. Старушка не выглядела удивленной от появления нежданных гостей. Она сосредоточенно всмотрелась в лицо Киры.

- Ты как твоя мама, - сказала она.

- Вы знаете, кто я? - озадаченно спросила девочка. Старая женщина покивала.

- Моя мать умерла.

- Да, да. Это я знаю.

Откуда? Откуда ты знаешь? Но Кира ничего не спросила вслух.

- Меня называют Кира. А это мой друг, его имя Мэтт.

Мэтт вышел вперед, ни с того ни с сего немного застенчивый.

- У меня есть свой собственный кусок хлеба, - сказал он. - Я и мой пес - мы не будем обузой для вас.

- Сядь, - сказала Кире женщина по имени Аннабелла, не обращая внимания на Мэтта и Прутика, который уже деловито обнюхивал сад, подыскивая подходящее место, где бы задрать свою короткую ногу.

- Несомненно вы утомились и намучились по дороге ко мне, - она указала на плоский пень и Кира буквально рухнула на него с благодарностью, растирая ноющую ногу. Она расшнуровала свои сандалии и вытряхнула из них камешки.

- Ты должна научиться крашению, - сказала старуха. - Ты же за этим пришла? Твоя мама училась. И учила тебя.

- У нее не было достаточно времени, - вздохнула Кира. - А теперь они хотят, что бы я научилась всему. И взялась за работу - отреставрировала Мантию Певчего. Вы об этом уже слышали?

Аннабелла кивнула, вернулась к своей бельевой веревке и закончила развешивание желтой пряжи.

- Я могу дать тебе немного ниток, - сказала она. - Что бы ты не теряла времени попусту. Но тебе нужно научиться красить самой. Они еще много чего попросят сделать.

Кира подумала о темном пространстве на плечах и спине Мантии. Она знала, что скоро они захотят заполнить это пространство картинами будущего.

- Тебе придется приходить сюда каждый день. Ты должна выучить все растения. Вот, гляди, - женщина показала на сад, плотно усаженный буйно разрастающимися кустарниками, многие из которых уже начали зацветать.

- Подмаренник, - сказала она, указывая на густую метёлку, усеянную кучками желтых цветков. - Корни дают неплохой красный. Хотя для красного, конечно же, лучше Марена. Она у меня дальше, - она показала снова и Кира увидала ползучий сорняк, свисающий с клумбы.

- Сейчас неподходящее время, что бы собирать корни Марены. Лучше в начале осени, когда она отправится в спячку.

Марена, Подмаренник. Я должна это запомнить. Я должна знать это.

- Дрок, - объявила старушка, тыча своей клюкой в куст с сотнями мелких бутонов. - Свежие побеги с цветками и листьями хороши для сочного желтого. Можешь иногда его подрезать, но не снимай с места. Дрок не любит, когда его пересаживают.

Дрок. Для желтого.

Кира шла следом за женщиной, пока та обходила свой сад. Аннабелла остановилась возле скученного растения с жестким стеблем и маленькими овальными листьями.

- Вот настоящий желтый, - сказала она, почти ласково, -  Зверобой называется. Еще не зацвел. Для него еще слишком рано. Но когда зацветет, ты сможешь получить прелестный бурый настой из цветков. Хотя и заляпаешь руки, - она подняла вверх свои собственные и захихикала сипло.

- Тебе понадобится, конечно, зеленый. Для этого может пригодиться Ромашка. Как следует ее поливай. Но бери только листья, а цветки побереги для чая.

У Киры уже голова пошла кругом от попыток запомнить растения и цвета, которые из них получаются, а ведь они обошли лишь небольшой уголок обильного сада. При звуках слов чай и вода она поняла, как ее мучает жажда.

- Извините, может быть у вас есть колодец? Можно попить? - спросила она.

- И Прутику тоже. Он искал ручеек, да нашел дырку от бублика, - просвистел голос Мэтта около Киры, которая уже почти позабыла, что он тоже здесь.

Аннабелла повела их к колодцу позади хижины и они жадно пили холодную воду. Мэтт налил немного воды в расщелину между камнями для собаки. Она торопливо лакала и просила еще.

Они уселись вместе в тени, Кира и старая Аннабелла. Мэтт грыз свой кусок хлеба и расхаживал неподалеку с Прутиком, следующим за ним по пятам.

- Ты должна приходить каждый день, - повторяла девочке Аннабелла, - ты должна знать все растения, все цвета. Как делала твоя мама, когда была девочкой.

- Я буду, я обещаю.

- Она говорила, что у тебя есть талант, в твоих руках. Больший, чем у нее.

Кира посмотрела на свои руки, сложенные на коленях.

- Что-то странное происходит, когда я сажусь вышивать. Такое чувство, что нитки сами знают, что делать. А мои пальцы просто их слушаются.

Аннабелла понимающе покивала.

- Да, это чутье. У меня так же с красками. Хотя мои руки никогда не умели обращаться с нитками, всегда были чересчур грубыми, - она поднесла их к глазам - уродливые, с въевшейся краской.

- Но что бы уметь пользоваться своими талантами, ты должна овладеть искусством приготовления оттенков. Как подцвечивать, как расцвечивать, смешивать краски, как заставлять их линять.

Подцвечивать, линять и расцвечивать. Невообразимая каша из слов.

- Как морить. Это тоже полезный навык. Для морилки сгодятся лишайники или сумах, так же хороши дубильные орешки, некоторые. А лучше всего, - дай-ка я тебе покажу, - посмотрим, сможешь ли ты угадать состав, - с удивительной прытью для женщины ее четырехсложного возраста Аннабелла вскочила и потащила Киру к закрытому крышкой горшку рядом с тем местом, где над тлеющими остатками уличного очага висел огромный котел с темной водой, слишком большой для приготовления пищи.

Кира наклонилась вперед что бы получше видеть, но когда Аннабелла приподняла крышку, отдернула голову от неожиданности. Запах этого варева был, мягко говоря, неприятен. Довольная Аннабелла засипела и захихикала.

- Ну что, есть идеи?

Кира запомотала своей головой. Она не могла даже представить, что могло издавать такое зловоние или из чего это делают.

Аннабелла вернула крышку на место.

- Ты накрываешь ее и хорошенько выдерживаешь, - сказала она, - тогда она делает оттенки яркими и устойчивыми.

- Это протухшая моча! - объяснила она, все еще сотрясаясь от смеха.

Вскоре Кира двинулась к дому с Мэттом и Прутиком. Мешок, который она несла за плечом, был наполнен цветной пряжей и нитками, которые ей дала Аннабелла.

- Я сделала их для тебя, - сказала старая Крашея. Но ты должна научиться все делать сама. Ну-ка, скажи мне теперь, что ты запомнила?

Кира закрыла глаза, вспоминая, и сказала:

- Марена для красного. Помаренник тоже, одни корешки. Вершки пижмы для желтого. Дрок для желтого. Тысячелистник - желтый и золотой. Лепестки Мальвы темной - лиловый.

- Паучья трава! - громогласно провозгласил Мэтт, осклабившись и вытирая сопливый нос собственным рукавом.

- Тише ты! - сказала ему Кира, смеясь, - хватит дурачиться. Мне надо запомнить.

- Бородач, - продолжала она, вспоминая, - желто-золотой, коричневый. Зверобой - бурый, и он окрасит мне руки.

- Фенхель - листья с цветками. Используй их, пока свежие и еще из них можно сделать приправу. Ромашка для чая и для зеленых оттенков.

- Это все, что я помню, - сказала Кира сконфуженно. А ведь было еще так много других названий…

Аннабелла одобрительно покивала.

- Это только начало, - сказала она.

- Мэтт и я должны сейчас уходить или мы не успеем вернуться до темноты, - сказала Кира, переводя взгляд на небо, что бы прикинуть время. И вдруг вспомнила кое-что.

- А вы умеете делать синий? - спросила она.

Аннабелла насупилась.

- Тебе понадобится Фабровник, - сказала она с неохотой, - собери свежие листки перволетки, теплую дождевую воду и получишь свой синий, - она помотала своими седыми космами. - Я никогда не делала синий. Другие делали. Но они далеко.

- Кто другие? - спросил ее Мэтт.

Старая женщина не ответила мальчику. Она указала костлявой рукой на дальний край своего сада, туда, где начинались деревья. И где, казалось, просматривался узкий заросший проход. Потом она повернулась к своей избушке. Кира расслышала, как она проворчала:

- Я никогда не могла сделать синий. Но где-то там он, кажется, есть.

9

На Мантии Певчего было всего несколько таких участков, на которых встречался бы вековой синий, практически выцветший до белизны. После ужина Кира затеплила масляные лампы и внимательно ее осмотрела. Она заметила - с облегчением, потому что она не смогла бы их отреставрировать, и с досадой, потому что небесный голубой был бы таким чудесным дополнением к рисунку - что здесь фактически уже не было больше синего, только намек на то, что тут когда-то был синий. Она разложила нитки - и те немногие, что были из ее собственной небольшой коллекции и ворох тех, что дала ей Аннабелла - на широченном столе, понимая что ей предстоит внимательно сопоставить оттенки при дневном освещении, прежде чем она сможет начать ремонт.

Она проговаривала имена растений вслух снова и снова, пробуя сложить их в подобие песенки, что бы было легче запоминать.

- Мальва и пижма, марена, подмарец… - но ритм получался нестройный и имена не желали образовывать рифму.

Томас постучал в ее дверь. Кира принялась взахлеб пересказывать ему свой день, проведенной со старой Крашеей, показывать Мантию и новые нитки.

- Я не запомнила всех названий, - сокрушенно говорила она, - но я думаю, что если утром я пойду туда, где стояла моя старая хижина, может быть цветы с маминого огорода, которые она выращивала для крашения, будут еще на месте. И когда я посмотрю на них своими глазами, имена всплывут в моей памяти. Я только надеюсь Вандара... - она сделала паузу. Кира не рассказывала Томасу о своем враге и сейчас одно произнесение вслух ее имени наполнило ее страхом.

- Женщина с исполосованным лицом? - спросил Томас.

Кира кивнула.

- Ты ее знаешь?

Он покачал головой:

- Но я знаю, кто она, - сказал Томас, - все знают.

Он взял со стола моток пряжи пунцового цвета.

- Как Крашея сделала это? - полюбопытствовал он.

Кира задумалась. Марена для красного.

- Марена, - выдохнула она, - корешки.

- Марена, - повторил он. И тут кое-что пришло ему в голову.

- Я могу записать имена для тебя, - предложил он, - это сделает запоминание более легким.

- Ты умеешь писать? И читать?

Томас кивнул.

- Я учился, когда был еще маленьким. Мальчикам можно, тем кого выберут. Да и в некоторых из моих гравировок встречались слова.

- Но я ж не смогу. Даже если ты и напишешь названия, я не смогу прочитать. А учиться девочкам запрещено.

- И все же я мог бы помочь. Если ты мне скажешь названия, я их запишу. Тогда я смогу их тебе читать. Я знаю, это поможет.

Она подумала, что возможно он прав. Так что Томас принес перо и чернила с бумагой из своей комнаты, и она еще раз проговорила названия, которые ей было нужно запомнить. В мерцающем свете лампы она следила, как он записывает. Она смотрела, как линии и изгибы сливаются в звуки, которые можно произносить снова и снова.

Когда он прочитал Штокроза вслух, водя пальцем по буквам, она увидела, что в этом слове много штрихов, похожих на тонкие стебли. Она поспешно отвела взгляд в сторону, что бы не выучить его ненароком. Ей не хотелось бы быть виноватой в чем-то, строго ей запрещенном. Но само наблюдение заставило ее улыбаться, следя за тем, как перо обозначает форму, а форма рассказывает о сути предмета.

Рано утром Кира быстро поела и сразу пошла к тому месту, где раньше был цветочный сад ее мамы. В сей ранний час, на восходе, несколько человек были все еще не ногах. Она ожидала натолкнуться на Мэтта и Прутика, но улицы были преимущественно пусты, деревня все еще мирно спала. Тут и там плакали дети, доносилось вялое кудахтанье кур. Галдящий звон дневной суеты был еще впереди.

Дойдя до места, она уперлась в загон. Он уже был почти что готов. Прошло всего несколько дней, но женщины уже натаскали колючих кустов и окружили ими остатки хижины, в которой выросла Кира. Окруженный участок земли был все еще покрыт пеплом и завален обломками. Но очень скоро колючая изгородь, которую они возвели, полностью закроет огороженную площадку. Было похоже на то, что они собираются сделать что-то вроде ворот, через которые они смогут загонять своих детей и домашнюю птицу внутрь. На площадке было полно острых щепок и обломков посуды. Кира вздохнула, глядя на них. Дети будут раниться и спотыкаться об осколки ее собственного разбитого прошлого, и она ничего не сможет с этим поделать. Она быстро минула развалины и наполовину законченную изгородь и пришла к остаткам цветочного сада на самой границе с лесом.

Овощные грядки были обобраны полностью, но цветы уцелели, хотя эта часть сада и была изрядно вытоптана. Ни дать ни взять, женщины, волочили кустарники для строительства загороди, проходя напрямик через сад. Многие из населявших его растений продолжали цвести, и она с нежностью смотрела на то, эта хрупкая жизнь все еще боролась за свое место под Солнцем, несмотря на причиненные разрушения.

Она называла растения про себя, те, чьи имена помнила. Собирала те, что могла, складывая их на кусок мешковины, что принесла с собой. Аннабелла говорила ей, что большинство цветов и листьев можно сушить и использовать после. Другие, такие как бронзовый фенхель - нет.

- Используй его только свежим, - говорила Аннабелла про фенхель, - А еще его можно есть.

Кира оставила его там, где он рос и подумала про себя, знают ли женщины, что он съедобен?

Какая-то собака залаяла неподалеку. После послышался спор: муж кричал на жену, ребенок получил по мягкому месту. Деревня просыпалась обычным порядком. Пора бы ей уходить. Это больше не ее собственность.

Кира подобрала ткань вокруг цветов, что успела насобирать и связала концы крест-накрест. Потом она забросила узелок за плечо, подхватила свой костылек и поспешила к своему новому дому. На обратном пути, в обход главной деревенской дороги Кира увидала Вандару и сделала вид, будто ее не заметила. Но женщина окликнула Киру по имени:

- Входишь во вкус новой жизни? - и подкрепила вопрос грубым смехом. Девочка поскорей завернула за угол, что бы избежать конфронтации, но самодовольная ухмылка Вандары и насмешка в ее голосе сопровождали ее всю дорогу домой.

- Мне понадобится участок, на котором я смогу развести сад, - нерешительно обратилась она к Джамисону несколькими днями позднее, - и хорошо проветриваемое пространство для сушки растений. И еще небольшой участок, на котором можно построить очаг с котлом для покраски, - она подумала еще немного и добавила - и много воды.

Он покивал и сказал, что требуемые вещи могут быть предоставлены.

Он приходил каждый вечер, что бы оценить ее успехи в работе и что бы узнать о ее нуждах. Это выглядело таким непривычным для Киры, что она может высказывать свои пожелания и видеть, как они выполняются.

Томас сказал, что они делают то же самое и для него. Сорта дерева - ясень, ядровая древесина, орех или волнистый клен - все предоставлялось ему, когда он просил. И они находили для него инструменты всех видов, многие из которых он не видел никогда ранее.

Наступили дни тяжелой работы.

Однажды утром, когда Кира готовилась отправиться к дому Крашеи, Томас зашел в ее комнату.

- Ты слышала что-нибудь прошлой ночью? - спросил он ее неуверенно, - может быть какой-то звук, который тебя разбудил.

Кира задумалась.

- Нет, - ответила она ему, - я спала, как убитая. А что?

Он выглядел слегка озадаченным, как если бы никак не мог вспомнить что-то.

- Я думаю, я что-то слышал. Звук, будто плачет ребенок. Думаю, он меня и разбудил. Но может быть, это был просто сон. Да, наверное, это был сон.

Он просветлел и отмахнулся от этой проблемы.

- Я сделал кое-что для тебя, - сказал он, - я работал над ней по утрам, - объяснил он, - перед тем, как приступить к своей обычной работе.

- А над чем ты сейчас работаешь, Томас? - спросила Кира, - я - над Мантией. А что они сказали делать тебе?

- Над Посохом Певчего. Он очень старый. Руки Певчего - как и руки тех, кто был до него – выгладили орнамент так, что теперь его приходится полностью переделывать. Это непростая работа. Но важная. Певчий пользуется гравировкой на Посохе, что бы находить нужное место, что бы напоминать себе, на каком стихе Песни он находится в данный момент. И на нем, наверху, большое пространство, которое прежде никогда не покрывалось резьбой. В конце концов мне предстоит сделать это - украсить его впервые, придумав собственный, новый рисунок, - он засмеялся, - конечно же, не совсем собственный, они скажут мне, что бы они хотели там видеть.

- Вот, - немного смущаясь, Томас извлек из кармана и протянул ей подарок. Это была маленькая коробочка с плотно прилегающей крышкой. Ее верх и бока были покрыты затейливыми гравировками, сливающимися в узор из растений, которые Кира сейчас изучала и начинала использовать. Она вертела ее в руках, разглядывая с узнаванием высокие колоски тысячелистника и его плотно скучкованные соцветия; тысячелистник обвивали ветвистые стебли череды, чуть выше его изогнутых корней и темных, перистых листьев.

Она тотчас поняла, что бы она хотела держать в такой невероятной дивной шкатулке. Тот маленький лоскуток, который она носила в кармане в день своего суда и который скрашивал ее одиночество, когда она засыпала. Сейчас он был спрятан подальше в одном из ящиков с швейными принадлежностями. Она больше не носила его с собой потому, что боялась его потерять во время своих протяженных прогулок по лесу и нескончаемых дней за тяжелой работой со старой Крашеей.

Теперь она вытащила из дальнего ящика свое сокровище и положила его в шкатулку.

- Очень милая у тебя вещица, - сказал он, глядя на ее талисман.

Кира погладила его, прежде чем закрыть крышечку.

- Он разговаривает со мной, - сказала она ему, - иногда он кажется почти что живым, - она улыбнулась неловко, понимая, что это звучит нелепо. Что скорее всего он не поймет и может быть, сочтет ее дурочкой.

Но Томас серьезно кивнул.

- Понимаю, - сказал он к ее удивлению, - у меня есть небольшая дощечка, которая ведет себя точно так же. Я вырезал ее очень давно, когда был еще совсем маленькими. И иногда, стоит мне взять ее в руки, ко мне вновь возвращается вдохновение, которое посетило меня в тот давний день.

Он развернулся, что бы уйти.

Которое посетило тебя в тот день? И никогда больше не возвращалось? Кира была встревожена при мысли об этом, но ничего не сказала своему другу вслух.

Хотя ей еще так многому нужно было научиться у Аннабеллы, Кира вынуждена была делать свои визиты к дому старой Крашеи менее продолжительными. Ей приходилось все больше работать над Мантией Певчего, а заниматься этим было возможно только при дневном освещении. Теперь она уже была как без рук без ванной комнаты, что привела ее в такое замешательство поначалу. Теплая вода с мылом помогала сводить с кожи пятна и это было существенно, так как руки ее должны были быть чистыми во время работы с Мантией.

Она хранила по-прежнему свою старую вышивальную рамочку, которую Мэтт уберег от огня. Но теперь она уже была ей без надобности. В числе ее  принадлежностей теперь был новый прекрасный станок, который они установили на прочных деревянных ногах таким образом, что его не нужно было держать на коленях. Она развернула станок у окна так, что бы можно было сидеть в кресле, пока работаешь.

Она разложила Мантию на просторном столе, что бы внимательно все осмотреть и выбрать место, откуда начать. Только сейчас Кира начала осознавать всю грандиозность того источника, из которого Певчий черпал свою Песню. Подробнейшая картина Мира, достигшая своей кульминации в истории о Разорении, была запортретирована с безграничной запутанностью на обширных складках роскошного облачения.

Кира видела море с нежно-зеленой водой, и в ее глубине всяческих рыб, некоторых размером с человека, с десяток человек, поставленных друг на друга. Море плавно переходило в обширные пространства суши, населенные причудливыми изображениями диких животных, ей неизвестных, неуклюжих созданий, пасущихся среди высоких выжженных трав. Все это было лишь маленьким уголком мантии Певчего. По мере того как глаза ее двигались дальше, за пределы бледно-зеленого моря, рядом со степной страной, вставала другая земля и на этой земле появлялись люди. Тонюсенькие стежки образовывали фигуры охотников, вооруженных копьями и прочим оружием и здесь уже начали  появляться маленькие красные узелки (Марена для красного), использованные для изображения крови на фигурках людей, павших от лап диких зверей.

Она подумала о своем отце. Но то, что изображала данная сцена, случилось давным-давно, задолго до Кристофера, задолго до всех, кого она знала. Безжизненные тела людей, испещренные красными точками крови, были все еще бесконечно малой областью Мантии, мимолетным мгновением, ныне забытым, и воскрешаемым лишь в ежегодной Песне, во время которой Певчий напоминал людям об их потерянном прошлом. Глядя на Мантию и разглаживая ее своими вымытыми ладонями, Кира вздыхала, отчетливо осознавая, что не успела еще овладеть всеми необходимыми навыками. Мантия требовала много скурпулезной работы, а нетерпение Джамисона все возрастало. Она видела это потому, что он приходил к ней снова и снова, желая убедиться в том, что она внимательно относится к своим обязанностям и становится аккуратной работницей.

Выбрав участок на одном из рукавов Мантии, в первую очередь нуждающийся в ремонте, Кира вправила его в рамку станка, помогавшей держать ткань натянутой. Затем, осторожно, используя миниатюрные ножницы, которые она нашла в ящике с инструментами, Кира вытянула истрепанные хвостики ниток. Здесь было небольшое пятно поверх искусно вышитого цветка в оттенках золота, части пейзажа, изображавшего ряды высоченных подсолнухов на берегу бледно-зеленой реки. В незапамятные времена безымянный зодчий создал иллюзию движения воды в потоке, прошив его белыми волнистыми линиями, производившими впечатление пены на поверхности речной воды. Каким же талантом нужно было обладать, что бы сделать эти речные струи почти что живыми! И вот теперь эти истертые нитки нужно было заменить новыми.

Работа была медленной и скурпулезной. Ее мама хотя и не была наделена таким почти-что-волшебным талантом как сама Кира, была более опытной, более ловкой, более быстрой.

Она поднесла новые нитки к окну и, вглядываясь в тонкие отличия оттенков, постаралась подобрать самые подходящие.

Когда свет послеполуденного солнца начал тускнеть, Кира остановила работу. Она посмотрела на те несколько дюймов ткани, что были зажаты в рамке станка, оценивая сегодняшний результат и пришла к выводу, что поработала хорошо. Мама была бы довольна ею. Джамисон будет доволен. И, конечно, решила она, когда придет время надеть Мантию, Певчий тоже будет доволен.

Но ее пальцы так ныли! Кира потерла их и вздохнула. Это было совсем не похоже на ее собственные эксперименты, на те небольшие вещички, что она вышивала во времена своего детства. В работе над Мантией не было того особенного ощущения, которое начало жить в ее руках по собственной воле, например, у смертного одра ее матери, когда нити переплетались и смешивались так, как ее никогда не учили, свиваясь в узоры, которые она никогда прежде не видела, да так, что руки ее при этом не уставали.

Подумав об этом, Кира сходила за резной шкатулкой, подаренной Томасом, достала свой лоскуток и положила его в карман. Он улегся в кармане привычно, как старый друг, пришедший ее навестить.

Близилось время ужина. Кира прикрыла распростертую Мантию простой однотонной тканью, а затем прошла по корридору и постучала в дверь Томаса.

Юный Гравер тоже только закончил работу. Когда он отозвался, - входите, - Кира зашла и увидела, что он протирает резцы своих инструментов, после чего складывает их в сторонке. Резной Посох Певчего вытянулся вдоль стола, зажатый в тисках. Томас улыбнулся. Они уже привыкли ужинать вместе.

- Ты только взгляни на это, - сказал Томас, показывая на что-то за окнами. Она услышала шум, исходящий со стороны центральной площади. Ее собственная комната, выходящая окнами на лес, всегда оставалась тихой.

- Что там случилось?

- Выгляни. Они собираются на охоту.

Кира подошла ближе окну и посмотрела вниз. Там, в центре деревни сходились люди для раздачи оружия. Охота всегда стартовала сутра, мужчины покидали деревню еще до восхода солнца. А это была подготовка. Кира видела, что двери пристройки у Здания распахнуты и из хранилища выносят длинные копья и складывают их в штабели посередине площади.

Мужчины выхватывали копья, примерялись к их весу, подыскивая подходящие. То тут, то там вспыхивали потасовки. Она видела, как двое из них ухватились за одно древко, каждый со своего конца, каждый полный решимости удержать. Оба что-то кричали друг другу.

Кира видела, как посреди этого шумного хаоса чья-то маленькая фигурка прошмыгнула между мужчин и тоже схватила копье. Никто, кажется, этого не заметил. Все они были так увлечены самими собой, пихали и толкали друг друга. Один из мужчин уже поранился о наконечник копья, и было понятно, что будут еще и другие, прежде чем эта неорганизованная раздача закончится. Никто не обратил никакого внимания на мальчишку. Со своей наблюдательной позиции Кира смотрела, как озорная фигурка, сжимая никем не оспоренное копье, победоносно двигается к выходу из толпы. У его босых ног прыгает маленькая собака.

- Это Мэтт, - в тревоге воскликнула Кира, - он же еще ребенок, Томас! Он еще слишком мал для охоты. - Когда Томас подошел к окну, она показала. Он проследил за ее пальцем и наконец разглядел Мэтта, стоящего в стороне со своим трофеем.

Томас усмехнулся.

- Ну, иногда мальчишки так делают, - объяснил он. - Мужчины не беспокоятся. Они разрешают им сопровождать их на охоте.

- Но для маленьких это опасно, Томас!

- Почему ты так волнуешься? - Томас выглядел искренне удивленным. - Это же дети. Во всяком случае, они будут там не одни.

- Но он мой друг!

Кажется, он ее понял. Она увидела, как лицо его переменилось. Он посмотрел вниз в сторону мальчика с беспокойством. Мэтт теперь был окружен стайкой деревенских мальчишек, которые всегда были с ним заодно. Они с восхищением смотрели, как их вожак потрясает копьем. Киру пронзило странное ощущение - покалывание в боку. Она потянулась к нему, намереваясь унять, думая, что возможно она слишком сильно оперлась на подоконник. Рука ее инстинктивно скользнула в карман. Она вспомнила, что положила туда лоскуток. Кира прикоснулась к нему и почувствовала предостережение, исходящее от него.

- Пожалуйста, Томас, - поспешно взмолилась она, - помоги мне его остановить!

10

Пробраться через толпу оказалось непросто. Кира шла вслед за Томасом, который был выше ее. Он прокладывал путь, проталкиваясь мимо осипших, толкающихся мужчин. В числе прочих она заметила и Мясника, сыплющего проклятиями в адрес другого мужчины и брата ее родной мамы, примеряющихся к весу оружия с громкими бранными комментариями.

Кире не приходилось бывать слишком часто в мире мужчин. Они вели жизнь, обособленную от жизни женщин. Ей никогда бы не пришло в голову им позавидовать. Окруженная их толстыми, пахнущими потом телами, выслушивая их неразборчивые злые реплики, она почувствовала себя одновременно напуганной и раздраженной. Но теперь она внезапно подумала, что, наверное, это такое особое охотничье поведение, время щегольства и похвальбы, время проверки друг друга. Никто из них не смеялся над Мэттом, над тем, как он по-ребячески расхаживал с важным видом, желая быть частью этого мира.

Светловолосый мужчина, с рукой уже обагренной кровью отвернулся от потасовки и схватил Киру, когда она протискивалась мимо.

- А у меня трофей! - услышала она его победоносный выкрик. Но его товарищи были слишком поглощены предстоящей охотой. Используя свой костылек как оружие, он оттолкнула мужчину и вывернула свое запястье из его хватки.

- Тебе здесь не место, - зашептал ей на ухо Томас, когда она нагнала его. Они уже почти достигли того края площади, на котором они в последний раз заметили Мэтта.

- Охота - это мужская работа. И во время нее они ведут себя довольно грубо.

Кира и сама догадалась. Уже по одному только запаху, по непристойной брани и шуму можно было сказать, что это не место для женщин и девочек. Она шла низко опустив голову, глядя в пол, стараясь выглядеть как можно более незаметной.

- Это Прутик! - она показала на маленькую собачку, которая узнала ее и виляла своим кривым огрызком хвоста.

- Мэтт должен быть где-то рядом.

Вместе с Томасом они протолкались к выходу из толпы и наконец обнаружили Мэтта, все еще скачущего со своим копьем. Его отточенное острие было в опасной близости от других детей.

- Мэтт! - позвала Кира строгим голосом.

Он увидел ее, помахал свободной рукой и подбоченился:

- Я теперь Мэтти, - гордо приветствовал он.

Выведенная из себя, Кира схватила древко копья повыше его руки.

- Ты не будешь двусложным еще долгое время, Мэтт, - сказала она, - Томас, забери у него это. Она вырвала копье из рук мальчика и протянула его Граверу.

- Нет, буду! - ответил заносчиво Мэтт, - видала это? Я сам себе сделал звериную шкуру!

Маленький мальчик поднял обе руки высоко над своей головой, что бы продемонстрировать ей свою шутку. Кира ахнула. Его подмышки были густо покрыты каким-то подобием растительности.

- И что это? - спросила она и сморщила нос, - пахнет ужасно! - она дотронулась до него, слегка отодвинув его от себя, и принялась смеяться.

- Мэтт, это болотная тина! Ужасная дрянь! О чем ты только думал, обмазывая себя этой гадостью? - теперь они разглядели, что Мэтт измазал себя еще и на груди.

Томас отдал копье какому-то мужчине и посмотрел сверху вниз на Мэтта, вырывающегося из рук Киры.

- Ты выглядишь, как звереныш. Кира, как ты говорила? “Я думаю пришло время показать Мэтту ванную”. А не отмыть ли нам этого воина, смыв заодно и второй слог его имени?

При слове “отмыть” Мэтт начал извиваться сильнее, пытаясь освободиться. Но Томас и Кира вдвоем удержали его и наконец он позволил Томасу взять его и усадить к себе на плечи, подняв высоко над толпой.

Теперь, когда опасное очарование копья улетучилось, группа Мэттовых обожателей рассосалась. Кира слышала всю дорогу, как Мэтт выкрикивал со своего насеста над головами у шумящих, пихающихся мужчин:

- Внимание на звереныша! - но никто не смотрел и не выказывал интереса. Она обнаружила Прутика у своих ног и взяла его на руки, что бы уберечь от такого множества топчущихся людей. С собакой, зажатой свободной рукой, Кира опиралась на костылек и шла следом за Томасом; они обошли толпу по краю и вернулись в тишину Здания и его корридоров.

Кира вслушивалась в причитания и скулеж, доносящиеся с другого конца корридора. Томас в своей ванной комнате нещадно отскребал их обоих - Мэтта и Прутика.

- Только не волосы! - ревел Мэтт, протестуя, пока Томас поливал водой его спутанные вихры, - ты же меня так утопишь!...

Наконец, Мэтт, подобревший и чистый, с раскрасневшейся кожей, с вымытыми волосами, закрученными полотенцем в подобие нимба и завернутый в плед вместе со всеми уселся за ужин. Прутик оживленно отряхивался, как если бы он только что поигрался в ручье. Затем устроился на полу и принялся обгладывать оставленные ему косточки.

Мэтт брезгливо обнюхал свою руку и сморщился.

- Это мыло ужасно вонючее, - сказал он, - но еда ничего, - прибавил он и наполнил тарелку по новой.

После ужина Кира расчесала Мэттовы  волосы, стараясь не обращать внимания на громкие жалобы. Затем протянула своей жертве зеркало. Зеркала ей и самой были в новинку. До того, как она пришла сюда жить, она видел свое отражение только в реке, а в зеркале все выглядело по-другому. Мэтт разглядывал свое отражение с интересом, кривил нос, поднимал брови. Он скалил зубы, рычал на своего двойника, пугая Прутика, спящего под столом.

- Я был свиреп, - провозглашал Мэтт самодовольно. - Вы бы утопили меня, но я сражался достойно!

Наконец они вернули ему его изношенные лохмотья. Он придирчиво осмотрел себя, и вдруг потянулся к кожаному шнурку на шее Киры:

- Дай мне, - сказал он.

Она отпрянула от неожиданности.

- Не смей, Мэтт! - сказала Кира и высвободила свое ожерелье из его рук, - нельзя так хватать. Если тебе нужно что-то, ты должен спрашивать разрешения.

- Дай мне - и есть спрашивать, - мальчик выглядел озадаченным.

- Нет, не есть. Ты должен научиться манерам. В любом случае, - добавила Кира, - я не могу тебе это дать. Я говорила тебе, этот талисман дорог мне.

- Подарок, - уточнил Мэтт.

- Да. Подарок моего отца моей маме.

- Наверное, он был дорог ей еще больше.

Кира рассмеялась.

- Может быть. Он был дорог ей больше.

- Мне тоже нужен подарок. Мне никто никогда не делал подарка.

Добродушно посмеиваясь, Томас и Кира и подарили ему гладкий кусок мыла, который он торжественно запрятал в карман. Затем они отпустили его восвояси. Ни мужчин, ни их копий внизу уже не было. Они видели из окна, как маленькая фигурка, сопровождаемая верной собакой пересекла опустевшую площадь и растворилась в ночи.

Проводив Мэтта, Кира попыталась объяснить Томасу, как она ощутила предупреждение, исходящее от лоскутка.

- Я почувствовала это в кончиках пальцев, - неуверенно начала она, - смотри. - Она достала его из кармана и поднесла к свету. Но лоскуток был спокоен. Сейчас он излучал только комфорт и тишину, ничего похожего на тот озноб, что так уколол ее за пару часов до этого. Она была даже немного разочарована, из-за того, что теперь он казался не более, чем простым обрывком разноцветной ткани; ей так хотелось, что бы Томас почувствовал, понял.

Она вздохнула:

- Прости, - сказала она, - он выглядит как обычная тряпка, я знаю. Но бывают моменты... - Томас кивнул.

- Возможно эти ощущения - для тебя одной, - сказал он, - вот, я покажу тебе мою дощечку. Он подошел к ящику под столом, в котором он держал свои инструменты и извлек на свет кусочек светлого дерева цвета сосны, достаточно маленький, что бы уместиться у него на ладони. Кира увидела изысканный рисунок, оплетающий эту миниатюрную вещицу своими сложными линиями.

- Ты вырезал это, когда был ребенком? - спросила она, пораженная. Она никогда еще не видела рисунка столь фантастического. Ее шкатулка и украшения, разложенные на столе, были по-своему прекрасны, но все же выглядели намного обыденнее этого маленького шедевра.

Томас помотал головой.

- Начал, - объяснил он, - я учился пользоваться инструментами и начал как раз с этого обрезка, который все равно был никому не нужен. И он… - Томас замялся и уставился на свою поделку, как будто она все еще завораживала его.

- Как будто украсил себя сам, - закончила Кира.

- Да, да. По крайней мере, мне так показалось.

- Вот и с лоскутком точно так же.

- Поэтому я понимаю, как он может с тобой разговаривать. Дерево тоже говорить умеет. Я чувствую это руками. Иногда она...

- Предостерегает тебя? - спросила Кира, вспоминая как лоскуток как будто натягивался и дрожал, когда она увидела Мэтта, сжимающего копье.

Томас кивнул.

- И утешает, - добавил он. - Когда меня привели сюда совсем маленьким, я чувствовал себя таким одиноким, напуганным. Но тепло дерева всегда меня успокаивало.

- Лоскуток тоже. Мне поначалу было так страшно здесь. Как и тебе. Все было таким новым. Но когда я брала лоскуток в руки, он придавал мне уверенности. Она на минуту задумалась, стараясь представить, на что была бы похожа ее жизнь в Здании, если бы ее как Томаса, привели сюда совсем юной.

- Мне легче, я думаю. Потому что я не так одинока, как ты был в свое время, - сказала она ему, - Джамисон приходит каждый день, что бы смотреть, как я работаю. И совсем рядом по корридору есть ты.

Друзья посидели немного молча. Затем Кира переложила лоскуток в свой карман и поднялась со своего места.

- Мне пора отправляться к себе, - сказала она, - еще так много всего надо доделать. Спасибо за то, что помог мне с Мэттом, - добавила она, - он такой непослушный ребенок.

Томас вернул свою дощечку обратно в ящик и согласился с усмешкой.

- Еще какой непослушный, - сказал он и они засмеялись вместе с любовью к своему маленькому другу.

11

Кира, дрожа от страха, спешила к лесной прогалине, на которой стоял маленький дом Аннабеллы.

Она была одна этим утром. Мэтт все еще составлял ей компанию временами, но старая Крашея навевала на него скуку своими монотонными поучениями. Чаще он и его собака шатались где-то со своими друзьями, планируя проказы и приключения. Мэтт все еще был обижен на них из-за ванной. Его товарищи долго еще потешались над ним, после того, как увидели его отмытым.

Так что этим утром Кира проделывала свой путь через лес в одиночестве. Сегодня, впервые за все время она была напугана.

- Что-то не так? - Аннабелла стояла возле открытого очага. Должно быть, она поднялась до восхода солнца, что бы развести огонь к ее появлению. Дрова в очаге потрескивали и разбрасывали искры под большим железным котлом. Солнце едва выступило из-за горизонта, когда Кира отправилась в путь.

Хватая ртом воздух, Кира прохромала мимо грядок туда, где старая женщина стояла, потея, и жар от огня заставлял воздух дрожать и плавиться. Здесь царила атмосфера спокойствия. Кира заставила свое тело расслабиться.

- На тебя смотреть страшно, - заметила старая Крашея.

- Какие-то звери шли за мной всю дорогу, - объяснила ей Кира, стараясь восстановить дыхание. Паника начала отступать, но ее все еще колотило от страха.

- Я слышала их шаги в чаще леса, а иногда и рычание.

К ее удивлению Аннабелла лишь усмехнулась. Старушка всегда была добра к ней и терпелива. Почему же теперь ей нравится смеяться над ее страхом?

- Я не могу бегать, - объяснила ей Кира, - из-за ноги.

- Да не надо тебе никуда бегать, - ответила ей Аннабелла. Она помешивала воду в котле, на поверхности которой уже начали появляться редкие пузырьки, - лучше сварим Рудбеккию для коричневато-зеленоватого, - сказала она, - только головки. Листья и стебли дают золотой, - она показала на кулек цветочных головок, лежащий на земле подле нее.

Кира взяла кулек. Когда Аннабелла, помешав воду своей палкой, кивнула ей головой, она опустошила свалявшиеся цветки в котел. Они стояли и смотрели, как варево начало медленно закипать. Затем Аннабелла положила свою мешалку на землю.

- Пошли внутрь, - сказала старушка. - Я дам тебе чаю, что б успокоилась. - Она сняла котелок с кипятком с очага поменьше и понесла его в дом.

Кира потащилась за ней. По опыту она уже знала, что цветочные головки будут кипеть до полудня, а после замачиваться в собственном соку на протяжении многих часов. Вытяжка красящего вещества процесс продолжительный. Красильный раствор Рудбеккии не будет готов еще до следующего утра.

Задний двор дома Крашеи, согретый жаром огня был уже душным и почти угнетающим, но воздух в самой хижине, под защитой ее толстых стен оставался прохладным. Веники высушенных растений, ломкие и пожухлые свисали с потолочных балок. На массивном деревянном столе под окном лежали охапки крашеной пряжи, приготовленные для сортировки. Это входило в обучение Киры - знать названия и сортировать пряжу. Она прошла к своему месту за сортировочным столом, прислонила к стене костылек и села. За спиной у нее Аннабелла заливала кипятком сушеные листья, которые она насыпала в две массивные кружки.

- Этот темно-коричневый, он из побегов Смертельника, так? - Кира поднесла прядь поближе к окну. Сейчас, когда пряжа высохла, оно выглядела чуть светлее, чем когда ее только выловили из чана. Она помогала Крашее готовить пряжу к покраске несколько дней назад.

Аннабелла поставила кружки на стол, посмотрела на пряжу в руках Киры и покивала.

- Смертельник зацветет совсем скоро. Мы наберем цветков, и пока они свежие, сварим их для получения ярко-желтого. Цветки кипятятся недолго, намного быстрее побегов.

Новые знания, которые нужно усвоить и удержать в памяти. Надо попросить Томаса записать эти названия. Кира прихлебывала крепкий горячий чай и снова думала о зловещих подкрадывающихся звуках в лесу.

- Я была так напугана по дороге сюда, - призналась она, - Аннабелла, честное слово, я же совсем не могу бегать. От моих ног нет никакого толку, - она со стыдом посмотрела на них.

Старая женщина пожала плечами.

- Но они доставили тебя сюда, - сказала она.

- Да и я благодарна за это. Но я так медленно передвигаюсь, - задумавшись, Кира погладила шероховатый бок глиняной кружки. - Когда Мэтт с Прутиком идут со мной, никто за мной не крадется. Может быть, Мэтт позволит мне брать с собой Прутика каждый день? Может быть, даже маленькая собачка сможет отпугивать диких зверей?

Аннабелла тихо посмеивалась.

- Там не было зверей, - сказала она.

Кира уставилась на нее. Конечно, никакие звери не придут сюда на поляну, где полыхает огонь. И не похоже, что старушка когда-нибудь покидает свой дом или ходит дорогой к деревне.

- Здесь есть все, что мне нужно, - говорила она Кире, презрительно отзываясь о деревне и ее шумной жизни. Но ведь она прожила достаточно долго, что бы заслужить четвертый слог свеого имени. Почему она вдруг ведет себя, как невежественное дитя, твердя, что там не было никакой опасности? Прямо как Мэтт, самоуверенно бьющий себя в грудь, густо намазывая ее болотной тиной и называя это охотничьей шкурой?

Беспечность не оградит тебя от опасности.

- Я слышала их рычание, - сказала Кира упрямо.

- Проименуй лучше нитки, - скомандовала Аннабелла.

Кира вздохнула.

- Тысячелистник, - сказала она и переложила несколько бледно-желтых следом за темно-коричневыми. Крашея кивнула.

Она всмотрелась в ярко желтую пряжу.

- Пижма, - решила она наконец и старушка снова кивнула.

- Они рычали, - упрямо шепнула Кира.

- Там нет зверей, - повторила Крашея твердо.

Кира продолжала сортировать и перечислять названия красок.

- Марена, - сказала она, разглаживая моток темно-красного цвета, одного из ее самых любимых. Потом выбрала нежно-лиловый, нахмурилась.

- Этот не знаю. Но он очень милый.

- Ягоды Бузины, - сказала ей старая женщина, - но краски не стойкие. Быстро бледнеют.

Кира сжала лавандовую пряжу в своих руках.

- Аннабелла, - сказала она наконец, - они рычали. Я, правда, слышала.

- Тогда это были люди, подражающие голосам животных, - сказала ей Аннабелла твердым, уверенным тоном, - нарочно, что бы поддержать твой страх перед лесом. Там не было никаких зверей.

Вместе и не спеша они рассортировали и проименовали всю пряжу.

Возвращаясь домой по притихшему лесу, Кира не могла перестать думать - какие такие люди могли красться за ней и почему.

- Томас, - сказала Кира за ужином, - ты когда-нибудь видел диких животных?

- Живыми - нет.

- То есть, видел убитыми?

- Мы все видели. Когда охотники их принесли. Прошлой ночью, не помнишь? Когда вернулись с охоты. Принесли и сложили в огромную кучу на дворе Мясника.

Кира наморщила лоб, вспоминая.

- Что это может так пахнуть? - спросила она, - но, Томас… - он ждал вопроса. Сегодня вечером на ужин им принесли мясо с густой подливкой. Рядом с ним на тарелках лежало немного жареной картошки.

Кира показала на свое блюдо.

- Это и есть то, что они принесли? Это заяц, я думаю.

Он покивал, соглашаясь.

- Они принесли почти одних кроликов. Диких кроликов. Несколько птиц. Там не было ничего, да, ничего слишком крупного.

- Там были олени. Я видела двоих у Мясника.

- Ну, олень - кроткий, пугливый. Охотники не принесли никого, у кого были бы клыки или когти. Они никогда не убивают хищников.

Томаса передернуло.

- К счастью! Хищник и сам может убить.

Кира подумала об отце. Которого унесли звери.

- Аннабелла сказала, что в лесу никого не было, - поделилась она.

- Не было? - Томас выглядел озадаченным.

- Прямо так и сказала: там не было зверей.

- Она разговаривает, так же как Мэтт? - Томас никогда не видел старой Крашеи.

Кира кивнула.

- Немного напоминает. Возможно, она тоже выросла на Болотах.

Они посидели немного в тишине. Наконец, Кира снова спросила.

- Значит, ты никогда не видел настоящего зверя?

- Нет, - признал Томас.

- Но, возможно, ты знаешь кого-то, кто видел?

Он немного подумал и затем покачал головой.

- А ты? - спросил он.

Кира принялась разглядывать узоры на скатерти. Ей всегда было тяжело говорить об этом, даже с ее мамой.

- Моего отца унесли звери, - отозвалась она.

- И ты сама это видела? - Томас был потрясен.

- Нет. Меня тогда еще и на свете-то не было.

- Твоя мама видела?

Она попыталась припомнить мамин рассказ.

- Нет, не видела. Отец вместе со всеми был на охоте. Все говорят, что он был хорошим охотником. Но он не вернулся. Они пришли к моей маме и рассказали о том, что во время охоты на него напали дикие звери.

Кира задумчиво посмотрела на Томаса.

- Тем не менее, Аннабелла сказала, что в лесу никого не было.

- Откуда она может знать? - скептически спросил Томас.

- Она уже четырехсложная, Томас. Те, кто дожил до такого почтенного возраста, все обо всем знают.

Томас нехотя согласился, предпринимая отчаянные попытки не уснуть прямо за ужином. Он трудился весь день. Его инструменты были в беспорядке разбросаны на столе: маленькие стамески, с помощью которых он миллиметр за миллиметром правил рисунок на изношенном, вытертом Посохе Певчего. Работа была кропотливой, и не прощала ошибок. Томас уже не раз жаловался, что голова его частенько начинала побаливать, и он вынужден был останавливаться снова и снова, что бы давать отдых глазам.

- Я пойду, отдыхай, - сказала ему Кира. - Я должна прибрать мою собственную работу, прежде чем лягу спать.

Она воротилась в комнату на другом конце корридора, и аккуратно сложив Мантию, которая все еще лежала расправленной на столе. Она просидела весь остаток дня после возвращения из леса над вышивкой, после чего показала результат Джамисону, как делала каждый день и он, как и всегда, покивал в знак одобрения. Кира тоже чувствовала себя уставшей. Долгие прогулки к избушке изо дня в день были чересчур изнурительными, хотя чистый лесной воздух освежал и придавал сил. Томасу нужно чаще бывать вне стен Здания, решила она и затем посмеялась сама над собой; она рассуждает, прямо как мама, отчитывающая своего ребенка.

После ванной - как она теперь радовалась теплой воде! - Кира надела простую ночную рубашку, которую ей выдавали заново выстиранной каждый вечер. Затем подошла к шкатулке, достала из нее лоскуток и взяла его с собой в постель. Страх, вызванный чем-то в чащобе по пути к Аннабелле все еще сидел где-то внутри и, засыпая, она никак не могла перестать думать об этом.

Это правда, что там не было никаких зверей? Ее мысли возвращались к этой теме снова и снова и внутренний голос шепотом отвечал сам себе:

Там никого не было.

А что случилось с отцом, в таком случае? Ведь его унесли звери. Лоскуток убаюкивал, свернувшись теплым комочком у нее на ладони. Кира проваливалась все глубже в сон, слова сонно проплывали где-то под опущенными ресницами. Дыхание стало мягким, мягче подушки. Ей снился вопрос.

Лоскуток прошептал что-то в ответ, что-то едва ощутимое, как ночной ветерок в ее комнате. Он что-то знал о Кристофере, что-то важное, что-то, имевшее для нее значение, но знание это впорхнуло в сон, как видение и растаяло, когда она поднялась на рассвете, так что Кира уже ничего не могла вспомнить.

12

Когда прозвонил утренний колокол, Кира проснулась и почувствовала, что что-то переменилось. Она четко осознавала разницу, хотя и не могла с уверенностью сказать, в чем эта разница состоит. На минутку она присела на край кровати, силясь ухватить ускользающий сон. Но ничегошеньки не получалось и в конце концов она перестала пытаться. Иногда, она знала по опыту, забытые сны возвращаются сами, если выкинуть их из головы.

На улице было ветрено. Ветер качал деревья и стену плотного дождя за окнами Здания. Твердая почва за ночь превратилась в море раскисшей грязи, и было понятно, что Кира не сможет пойти к дому Крашеи сегодня. Просто прекрасно, подумала она! Над Мантией было еще так много работы и начало осени, день Собора, приближался неумолимо. В последнее время Джамисон, бывало, останавливался дважды в день, что бы посмотреть, как продвигается ее работа. Казалось, он оставался довольным.

- Здесь, - сказал он ей позавчера, разглаживая рукой пустое пространство, - ты начнешь свою собственную историю. После следующего Собора, после того, как ты завершишь с реставрацией. Это займет тебя целиком на ближайшие годы.

Кира дотронулась до того места, где лежала его рука. Она хотела проверить, вдруг ее пальцы почувствуют там какое-нибудь волшебство. Но там была одна пустота. Только ждущая, незаполненная пустота.

Похоже, он уловил ее неуверенность и попытался успокоить ее:

- Не волнуйся, - сказал он, - мы тебе объясним, что бы мы хотели здесь видеть.

Кира промолчала в ответ. Его слова еще больше ее растревожили. Ей не нужны их инструкции, она скучает по вдохновению, которое само приходит к ней в руки. Вот чего ей хотелось бы.

Вспоминая тот разговор, Кира подумала вдруг: Джамисон! Я могу спросить его о диких животных. Ведь он говорил ей, что принимал участие в охоте в тот день, что видел смерть ее отца.

А еще можно спросить Мэтта.

Сомневаться не приходилось, что такой маленький сорванец, как он постоянно нарушает границы и посещает места, в которые детям соваться запрещено. Она коротко рассмеялась, размышляя о Мэтте и его озорном характере. Он шпионил за всем, знал обо всем. Если бы они с Томасом не остановили его, он бы увязался вместе мужчинами на охоту и влип бы в какую-нибудь историю. Возможно, с ним случалось это уже и раньше.

Возможно, он видел диких зверей.

Когда Служка принесла завтрак, Кира попросила её, что бы она принесла еще лампы. Непогода сделала комнату затемненной. Даже под окнами, где она собиралась работать. Наконец, она уселась за очередную секцию Мантии, заправленную в рамку станка. Как она теперь часто делала, она начала с того, что проследила как руками, так и глазами полную историю Мира, запечатленную на Мантии. Начиная с детально вышитого настоящего, с зеленой морской водой, темными силуэтами животных на берегу и мужчинами, окровавленными охотой и дальше, за возведенными деревнями, с жилищами всех мастей. Вьющиеся струйки дымов от костров были выполнены тусклым багряно-серым. Это была большая удача, что не нужно было их реставрировать, потому что у Киры не было подходящих цветов. Она подумала, что они, наверное, были выкрашены базиликом, а Аннабелла рассказывала ей, как он труден в приготовлении и как въедается в кожу.

И дальше - плотно спеленутые пятна пламени: оранжевые, красные и желтые вихри. То здесь, то там на Мантии появлялись эти огни, повторяющийся мотив Разорения. И на фоне ярко простеганных нитей разрушительного огня - дома и фигурки: люди истреблены, их маленькие деревушки разрушены, а потом и гораздо более крупные и роскошные города поглощаются всепожирающим пламенем. Временами на Мантии присутствовало ощущение безнадежного краха целого Мира. И сразу же, рядом - возникновение новой культуры и роста. Новых людей. Руины. Восстановление. Снова руины. Очередное возобновление роста. Кира скользила руками вслед за эпохами, наблюдая, как возникают большие и великолепнейшие города и как накатываются на них большие, грандиознейшие разрушения. Циклы жизни и смерти были столь регулярными, складывались в такую отчетливую последовательность: волнообразное движение вверх-а-затем-вниз. Из крошечного уголка, в котором они зарождались, из которого пришли первые разрушения, волны распространялись на все стороны света. Огни разрастались так же, как разрастались человеческие поселения. Все они были по-прежнему миниатюрными, сделанными маленькими стежками или сочетаниями стежков. Как и прежде за ростом следовали разрушения, которые с каждым разом оказывались все страшнее, а восстановление все более сложным.

Но сцены безмятежной жизни были самим совершенством. Крохотные цветы разнообразных оттенков цвели на полянах в лучах теплого света. Человеческие фигурки кружились и обнимались. Узоры мирных времен дышали безмерной уравновешенностью в сравнении с агонией хаоса соседних сцен. Проводя руками по белым, подкрашенным розовым облакам поверх бледного неба зеленых или серых оттенков, Кира снова с тоской подумала о голубом. О цвете тишины и умиротворения. Что там Аннабелла сказала? Что вон там у них есть голубой? Что это означало? Кто были эти они? И где это - там?

Еще больше вопросов, требующих ответов.

Сплошные стены дождя хлестали по площади за окном, от чего настроение Киры становилось рассеянным. Она вздохнула и стала смотреть на деревья, гнущиеся и раскачивающиеся на ветру. Где-то в отдалении глухо грохотал гром.

Она все удивлялась - куда подевался Мэтт, что он делает в такую погоду? Обычные люди - те, что жили вблизи того места, где они с мамой делили свой кров - все останутся по домам. Мужчины - угрюмые и раздражительные, женщины - громко сетующие на то, что погода держит их вдали от их повседневной работы. Дети, одуревшие от сидения взаперти, будут драться, и получать подзатыльники от матерей.

Ее собственная, тихая жизнь с ее ласковой матерью делала ее отличной от остальных и враждебно настраивала против нее других людей, вроде Вандары.

- Кира? - услышала она голос Томаса и стук в ее дверь.

- Входи.

Он вошел и встал рядом с ней возле окна, глядя на дождь.

- Я, вот, сидела и думала, что же может делать Мэтт в такую погоду, - сказала Кира.

Томас принялся смеяться.

- Ну, на этот вопрос я могу ответить. Он близок к тому, что бы прикончить мой завтрак. Примчался пораньше сутра мокрый насквозь и сообщил, что его мама выставила его из дома за то, что он шумный и слишком хлопотный. Но я думаю, что он просто хотел напроситься на завтрак.

- И Прутик тоже?

- И Прутик тоже, конечно.

И как будто в ответ они услышали цоканье собачьих коготков по корридору. Затем в дверном проеме появился и сам Прутик: мордочка задрана вверх, уши торчком, кривой хвост лупит хозяина по бокам от восторга. Кира присела на корточки и почесала его за ухом.

- Кира? - Томас все еще что-то разглядывал через окно.

- Ммм? - она оторвала взгляд от собаки.

- Я слышал это снова сегодня. На этот раз я в этом уверен. Звук детского плача. Я думаю, он шел с этажа под нами.

Она посмотрела на него и поняла, что он не на шутку встревожен.

- Меня это беспокоит, Кира, - сказал он нерешительно, - ты пошла бы со мной? Что бы разузнать немного? Я допускаю, что это просто звук ветра.

Это было похоже на правду: ветер выл, не переставая. Ветви деревьев стегали по стенам Здания, и разодранные листья кружились и уносились прочь. И все же, в стихии снаружи не было ничего похожего на звуки детского плача.

- А может, животное? - предположила Кира. - Я слышала, как орут коты, так что их крики напоминают крики детей с коликами в животах.

- Коты? - повторил Томас с сомнением, - да, может быть.

- Или козлята. Они издают плачущие звуки.

Томас покачал головой.

- Это был не козленок.

- Хорошо, никто же никогда не говорил, что нам нельзя передвигаться по Зданию, - подытожила Кира, - мне, во всяком случае.

- Мне тоже.

- Хорошо, тогда я иду. Все равно, свет этим утром не слишком годится для работы, - она встала. Прутик подпрыгивал от нетерпения.

- Что насчет Мэтта? Я думаю, мы должны взять его с собой.

- Взять меня куда? - Мэтт появился в дверях. С мокрой головой, босоногий, с крошками, прилипшими к подбородку и вареньем по краям рта. Одетый в слишком просторную для него рубашку, принадлежащую Томасу.

- Мы отправляемся в приключение?

- Мэтт? - Кира припомнила, что она собиралась спросить у него.

- Ты видел когда-нибудь зверя? Настоящего?

Лицо маленького сорванца просветлело.

- Миллионы их, - он сделал зверскую физиономию с оскаленными зубами. Он взревел, так что его собака отпрыгнула от него в сторону в ужасе. Кира закатила глаза и посмотрела на Томаса.

- Ко мне, Прутик, - звериная маска с лица Мэтта была сброшена, он присел возле собаки, которая подползала к своему хозяину на животе, принюхиваясь.

- Добавочка для тебя, - он растянул рот до ушей, что бы собаке было удобнее облизывать остатки завтрака, оставшиеся у него на лице.

- Да, мы затеяли небольшое исследование, - сказала ему Кира. Она накрыла защитной тканью Мантию, - мы хотели бы разузнать кое-что. Мы никогда не были на этаже ниже.

Глаза Мэтта расширились от восторга.

- Я слышал шум прошлой ночью, - объяснил Томас, - возможно, там ничего нет, но мы подумали, что стоит пойти посмотреть.

- Шум никогда не бывает ничем, - наставительно заметил Мэтт. Вполне справедливо, подумала Кира.

- Хорошо. Возможно, там нет ничего важного, - поправился Томас.

- Но все равно там может быть что-нибудь интересное, - в нетерпении резюмировал Мэтт.

Сопровождаемая собакой троица двинулась по корридору в сторону лестницы.

13

Обыкновенно Прутик нетерпеливо путался под ногами, бежал где-нибудь впереди, возвращался назад. Этим утром он был более осторожным и держался поблизости. Гроза все еще сердито ворчала снаружи и холл был освещен тускловато. Томас шел впереди. Собачьи коготки шелестели по плитке. Босые подошвы Мэтта ступали неслышно, костылек Киры приглушенно стучал в такт шагам и лишь подволакивание ее вывихнутой ноги было еще одним звуком, нарушавшим гулкую тишину корридора.

Как и на этаже, на котором они жили, здесь обнаружился простой и пустой корридор с дверьми по обе стороны.

Томас завернул за угол и тут же отпрыгнул назад, словно от неожиданности. Остальные, даже собака, замерли.

- Шшш, - прижал Томас палец к губам.

Впереди, за углом послышался звук шагов. Затем стук, скрип отворяемой двери и голос. И голос и интонация - хотя сами слова разобрать было трудно - хорошо знакомые Кире.

- Там Джамисон, - горячо зашептала Кира. Томас покивал, соглашаясь, и постарался выглянуть из-за угла.

Кире пришло в голову, что Джамисон ведь был ее Защитником, тем, кто отвечал за нее на суде. Отвечает за ее пребывание здесь и за всю ее новую жизнь. Так что на самом деле нет никаких причин прятаться здесь, в темном холле, избегая его. И все же она была жуть, как напугана. Она подкралась на цыпочках ближе и наклонилась вперед, рядом с Томасом. Одна из дверей была приоткрыта. Неясное бормотание голосов доносилось из-за нее. Один из голосов был Джамисона. Другой принадлежал ребенку.

Ребенок коротко всхлипывал.

Джамисон говорил.

Затем ребенок, как ни странно, принялся петь.

Его чистый, высокий голос взлетал ввысь и замирал там. Без слов. Только голос, инструментальный, прозрачный. Он поднимался, задерживался на высокой ноте и зависал там надолго.

Кира почувствовала, что что-то тянет ее за одежду. Она опустила глаза и увидела Мэтта – с распахнутыми глазами, дергающего ее за подол. Она подала ему знак стоять тихо.

Затем пение внезапно оборвалось, и ребенок заплакал по новой.

Они услышали голос Джамисона. Теперь он был строгим. Кира ни разу не слышала, что бы он так разговаривал.

Дверь захлопнулась и голоса стали еле слышны.

Мэтт все еще дергал ее и Кира наклонилась, что бы он смог прошептать ей на ухо.

- Это мой друг, - сказал он торопливо, - ну, не совсем  друг, потому что я и мои приятели вообще-то не любим девчонок. Но я ее знаю. Она жила на Болотах.

Томас тоже прислушался.

- Та, что пела? - спросил он.

Мэтт с энтузиазмом закивал головой.

- Ее звали Джо. Она все время пела, и я вообще никогда не слышал, что бы она плакала как сейчас.

- Шшш, - Кира попыталась унять Мэтта, - давайте вернемся, - предложила она, - мы можем все обсудить в моей комнате.

Прутик теперь бежал впереди, рад-радешенек, что может вернуться туда, где ему перепал завтрак. Туда, где, возможно, он получит еще немного еды. Соблюдая предосторожность, они поднялись по лестнице.

Оказавшись в безопасности в комнате Киры, Мэтт взобрался на кровать и повел свой рассказ о девочке, которая пела, болтая свисающими босыми ногами.

- Она была меньше меня, - сказал он, коротко спрыгнул на пол и поднял свою руку на уровне плеч, - такого примерно роста. Ну, а народ на Болотах - они были просто счастливы слушать, как она пела, - и он снова залез на кровать. Прутик запрыгнул наверх следом за ним и устроился на подушке.

- Но что она делает здесь? - непонимающе спросила Кира.

Мэтт демонстративно пожал плечами.

- Она теперь сирота. Ее мамка и папка померли, - объяснил он.

- Оба? Сразу? - Кира и Томас глянули друг на друга. Каждый из них пережил в свое время утрату. И вот это случилось снова с другим ребенком?

Мэтт важно кивнул. Ему нравилось сообщать новости, быть тем, кто владеет ценными сведениями.

- Сначала его мать заболела, а потом, когда Падальщики забрали ее маму на Пустошь, ее папа пошел присмотреть за ее духом.

Кира и Томас слушали.

- Короче, - сказал Мэтт, сделав скорбную мину, - ее папе стало так грустно, пока он сидел в Пустоши, что он взял большой деревянный кол и вонзил его себе прямо в сердце!

- Во всяком случае, так они всем рассказали, - закончил Мэтт, оценивая эффект, произведенный рассказанной им историей.

- Но у него же остался ребенок! У него еще оставалась дочка! - воскликнула Кира, не в силах поверить, что отец мог сделать что-то подобное.

Мэтт снова пожал плечами. У него был готов ответ и на это.

- Может она ему и не нравилась вовсе, - предположил он. Но в следующую секунду нахмурился и добавил, - хотя как она могла ему не нравиться, если она так замечательно пела?

- И как она попала сюда? - спросил Томас, - что она делает в Здании?

- Они должны были кому-нибудь ее подарить. Кому-то, кто согласился бы иметь больше детей, - сказал Мэтт.

Кира кивнула:

- Сирот всегда отдают в другие семьи.

- Если только... - тихо сказал Томас.

- Если только что? - спросили Кира и Мэтт одновременно.

Томас размышлял.

- Если только они не умеют петь, - сказал он наконец.

Чуть позже в комнату Киры пришел Джамисон. Ливень снаружи все еще не прекращался. Неустрашимый Мэтт отправился под проливной дождь, что бы во что бы то ни стало отыскать своих приятелей, где бы они ни находились. Томас вернулся к работе и сама Кира в свете домашних ламп, зажженных Служкой, приступила к своим обязанностям и просидела за вышивкой весь оставшийся день. Она обрадовалась возможности устроить себе перерыв, когда Джамисон постучал в ее дверь. Им принесли чаю и они уселись по-компанейски, вместе. По стеклу стучал дождь.

Джамисон, как всегда, тщательно проверил ее работу. Его лицо было тем же морщинистым, приятным лицом, которое она знала уже долгое время. Голос его был обходительным, дружеским и они вместе дотошно рассматривали складки разложенной Мантии.

И все же воспоминания о резких звуках его неразборчивой речи в комнате снизу удерживали Киру от расспросов о поющем ребенке.

- Работа твоя не перестает удивлять, - сказал Джамисон. Он склонился над Мантией, жадно изучая фрагмент, который она только что сделала. Она тщательно подобрала для него несколько близких друг к другу желтых оттенков и заполнила фон маленькими узелками.

- Лучше, чем у твоей мамы, хотя она была молодцом, - добавил он. - Она научила тебя таким узелкам?

Кира кивнула.

- Да. Большинству, - она не стала ему объяснять, что они получались у нее сами собой, без обучения. Ей не хотелось хвастаться.

- И еще Аннабелла, - добавила она. - Я часто использую ее нитки, хотя уже начинаю красить сама в ее хижине.

- Она знает все обо всем, старая женщина, - сказал Джамисон. Он посмотрел на ногу Киры с видимым беспокойством.

- Путь к ней не слишком для тебя тяжек? Близок тот день, когда у тебя будут свои очаг и котлы прямо здесь. Я подумал, что было б неплохо использовать для этого место внизу, под окнами, - он показал в сторону окна, на полоску земли между Зданием и кромкой леса за ним.

- Нет. Я выносливая. Но... - она замялась.

- Да?

- Иногда я боюсь по пути, - сказала ему Кира. - Лес подходит со всех сторон и… он так близко.

- Там нет ничего, чего бы тебе имело смысл бояться.

- Я боюсь диких зверей, - призналась она.

- Это разумно. Просто оставайся всегда на тропе. Звери на нее не выходят, - его голос был все таким же успокаивающим, как и в день суда.

- Я слышала рычание как-то раз, - доверительно сообщила она, слегка вздрогнув при воспоминании об этом.

- Там нет ничего, что сможет тебя напугать, если ты не сойдешь с тропы.

- И Аннабелла так говорит. Говорит, нечего там бояться.

- В ней говорит мудрость зрелого человека.

- Но, Джамисон? - по каким-то причинам Кира стеснялась ему это сказать. Возможно, она не хотела подвергать сомнению знания старой женщины. Но теперь, приободренная его участием она доверительно поделилась с ним поразительной вещью, много раз повторенной старой Крашеей с такой уверенностью.

- Она уверяет, что в нашем лесу не водится диких зверей.

Он как-то странно глянул на Киру. Выражение на его лице было смесью удивления и раздражения.

- Никаких зверей? Так она говорит?

- Там нет никаких зверей, - подтвердила Кира, - она повторила это именно в таких выражениях. Несколько раз.

Джамисон положил полу Мантии, которую он изучал обратно на стол.

- Она уже очень стара, - сказал он твердо, - это не очень умно с ее стороны - так рассуждать. Разум ее начинает рассеиваться.

Кира не ожидала такого услышать. Уже много недель она работала с Аннабеллой. Имена растений, все свойства каждого, подробности процессов крашения, так много комплексных знаний - все это она держала в своей голове. Суждения ее были ясными, а знания полными. Кира не видела никаких признаков, никаких намеков на ослабевающий разум.

А не могло ли быть ровно наоборот, и старая женщина знала что-то такое, чего другие - даже Старейшие, вроде Джамисона - не знали?

- А ты видел зверей? - спросила она нерешительно.

- И не единожды. Леса кишат ими, - ответил Джамисон. - Никогда не выходи за границы деревни. И не сходи с тропы.

Кира смотрела на него. Выражение его лица было трудно понять. Но его голос был твердым, уверенным.

- Не забывай, Кира, - продолжал он, - я видел, как твоего отца унесли звери. Это было просто ужасно. И страшно.

Джамисон тяжело вздохнул и сочувственно потрепал ее по руке. Затем он поднялся, что бы уйти.

- Ты отлично справляешь со своей работой, - сказал он с признательностью.

- Спасибо, - пробормотала Кира. Она опустила руку, все еще помнящую тепло руки Джамисона в свой карман. Там, сложенный вчетверо, лежал ее талисман. Как только закрылась дверь, она погладила лоскуток в поисках утешения, но не почувствовала никакого отзыва. Напротив, казалось, что он уклоняется от ее прикосновений, словно стремясь навести ее на какие-то мысли.

Дождь лил и лил безутешно. На одно мгновение в звуках падающей воды ей почудились детские всхлипывания, доносящиеся с нижнего этажа.

14

Солнце за окнами сияло вовсю, но Кира пробудилась совершенно разбитой от беспокойного сна. После раннего завтрака она тщательно зашнуровала свои сандалии, предвкушая поход к Аннабелле. Быть может прохладный, умытый дождем воздух поможет ей прийти в себя и проснуться. Голова оставалась и страшно ныла.

Дверь Томаса была заперта. Возможно, он все еще спал. С этажа ниже тоже не доносилось ни звука. Кира вышла на улицу, наслаждаясь утренним ветерком - отголоском вчерашней грозы - и душистым запахом хвои и мокрых деревьев, все еще блестящих после дождя. Ветер шевелил волосы у лица и ночная бессонница медленно отступала.

Опираясь на палку, Кира направилась к тому месту, возле которого она обычно поворачивала от деревни и ступала на лесную дорогу. Это было недалеко от ткацкого дома.

- Кира! - окликнул ее женский голос, и она увидела, что это Марлена.

Кира заулыбалась, помахала и свернула, что бы поприветствовать свою знакомую, уже явившуюся на работу в эту рань.

- Мы по тебе скучаем! Эти сорванцы, что прибираются тут совсем никудышные. Ужасно ленивые! А один из них еще и спер вчера мой обед, - Марлена даже нахмурилась от возмущения. Ее ноги замедлили движение педали и Кира смекнула, что той не терпится потрещать и посплетничать.

- Что б его, гадкий мальчишка!

Приветливый мокрый нос ткнулся в ее лодыжку. Она потянулась вниз, что бы почесать Прутика и заметила Мэтта, ухмыляющегося на нее из-за угла.

- Ах, вот ты где! - прокричала Ткачиха сердито и Мэтт втянулся обратно, в тщетной попытке спрятаться.

- Марлена, - спросила Кира, припоминая, что вроде бы та жила на Болотах, - ты знала девочку по имени Джо?

- Джо? - женщина все еще продолжала смотреть в сторону угла дома, в надежде улучшить момент, когда промелькнет Мэтт, что б отругать его как следует.

- Эй, ты там! - позвала она снова, но Мэтт был слишком хитер и умен, что бы отозваться.

- Она еще все время пела.

- А, поющая девочка! Да, я знала ее. Хотя не знала по имени. Но ее пение, о! Мы его узнавали. Пела, как птица!

- Что с ней случилось?

Марлена пожала плечами. Ее ноги принялись заново работать педалью.

- Они забрали ее. Отдали кому-то, я думаю. Она ж осиротела, я слышала.

Женщина наклонилась вперед, что бы прошептать громко:

- Это было как волшебство. Никто не учил ее. Эти песни! Откуда она их только брала.

Ее ноги замедлились. Она подозвала Киру, что бы ты придвинулась ближе. Украдкой Марлена призналась:

- Ее песни - чего в них только нет. Она же была еще только малышкой, ты знала? Но когда начинала петь, рассказывала о таких вещах, которых и свет не видывал!

- Я никогда не слышала ее сама. Только, как говорили об этом.

Марлена усмехнулась, вздохнула и ноги ее взяли быстрый темп на педали, ткацкий станок ожил и ритмично задвигался. Кира кивнула ей на прощанье и направилась в сторону леса.

Мэтт поджидал ее там. Выпрыгнул из-за дерева, за которым прятался. Кира быстро посмотрела назад, но Марлена была занята со своим станком и уже забыла об их существовании.

- Сегодня идешь со мной? - спросила она мальчика. - Мне казалось, тебе скучно у Аннабеллы.

- Тебе нет смысла сегодня идти, - заявил Мэтт значительно. Затем он посмотрел на собаку и принялся смеяться.

- Только взгляни! Старина Прутик надеется поймать эту ящерку!

Кира глянула и присоединилась к Мэтту. Прутик преследовал ящерку, сидевшую на корнях старого дерева, и сейчас растерянно смотрел, как она, юркнув вверх по стволу, оказалась за пределами его досягаемости. Он стоял на своих задних лапах, а его передние взбивали воздух. Ящерица обернулась и влажный раздвоенный язык метнулся наружу и потом снова спрятался. Кира посмотрела с минуту, посмеиваясь, и затем обернулась к Мэтту.

- Что ты имеешь ввиду - нет смысла идти? Я пропустила вчерашний день из-за дождя. Она ждет меня.

Мэтт принял торжественный вид.

- Она уже никого не ждет. И, должно быть, очутится на Пустоши еще до того, как Солнце будет в зените. Падальщики забрали ее, я видел.

- На Пустоши? Мэтт, что ты мелешь? Она не сможет добраться до Пустоши от своего дома! Это слишком далеко для нее, она же стара. И в любом случае, она вряд ли захочет.

Мэтт округлил глаза.

- Я не говорил, что она хочет. Я сказал, они забрали ее. Уже мертвую.

- Мертвую? Аннабеллу? Как это может быть? - Кира остолбенела. Она видела старую Крашею всего два дня назад. Они вместе с ней пили чай.

Мэтт воспринял ее вопрос всерьез.

- Это было примерно так, - он как подкошенный повалился на землю с руками, раскинутыми в обе стороны, и безучастно уставился в небо широко распахнутыми глазами. Прутик ласково ткнул его носом в шею, но Мэтт не пошевелился.

Кира в ужасе уставилась на его театральное, но точное представление смерти.

- Не надо, Мэтт, - сказала она наконец. - Встань, пожалуйста. И не делай так больше.

Мэтт сел и взял на руки пса. Он запрокинул голову и посмотрел на Киру, серьезно и с грустью.

- Может они принесут тебе ее вещи, - сообщил он.

- Ты уверен, что это была Аннабелла?

Мэтт покивал.

- Я видел ее лицо, когда они понесли ее в Пустошь, - он снова сделал лицо мертвым, с пустыми глазами.

Кира закусила губу и посмотрела в сторону от дороги. Мэтт был прав, ей незачем идти сегодня в лес. Она не могла решить, что ей теперь делать. Она могла разбудить Томаса, но какой смысл? Томас никогда не встречался со старой Крашеей.

Наконец, взгляд ее упал на громадину Здания, в котором она жила. Дверь, через которую она выходила, располагалась в крыле. Высокая арка посередине была тем самым входом, через который она вошла в Здание в день своего суда уже много недель назад. Совет Старейших может быть и не будет собираться сегодня в главном Зале. Но Джамисон должен быть где-то там. Она решила попробовать его разыскать. Он должен знать, что случилось и подскажет ей, что теперь делать.

- Нет, Мэтт, - сказала она, когда мальчик двинулся следом за ней.

Его лицо погрустнело, он уже предвкушал приключение.

- Ступай и разбуди Томаса, - сказала ему Кира. - Расскажи ему, что случилось. Скажи ему, что Аннабелла умерла и что я пошла искать Джамисона.

- Джамисон? Кто это?

Кира была поражена неосведомленностью Мэтта. Джамисон стал такой большой частью ее жизни, что ей и в голову не могло бы прийти, что кто-то может не знать его имени.

- Это Старейший, который первый отвел меня в мою комнату, - объяснила она. - Помнишь? Очень высокий мужчина с темными волосами. Ты был с нами в тот день.

- У него в волосах одно из украшений Томаса, - добавила она, - симпатичная такая вещица из дерева.

Мэтт горячо закивал.

- Я видел его только что, - сказал он нетерпеливо.

- Где? - Кира посмотрела вокруг. Если Джамисон был неподалеку, если она сможет найти его в одном из работных домов, ей не придется обыскивать все Здание Совета.

- Он был там! Наблюдал, расхаживал поодаль, когда Падальщики забирали старую Аннабеллу на Пустошь, - протараторил Мэтт.

Так. Значит Джамисон уже в курсе.

Корридоры были, как и всегда тихи и пустынны. Сначала Кира старалась двигаться скрытно, бесшумно, стараясь ступать потише, что было непросто с ее палкой и подволакивающейся ногой. Но вскоре она сказала самой себе, что не должна прятаться, она вне подозрений. Она просто разыскивает человека, который был ее Ментором с момента кончины ее матери. Она может даже, если захочет просто выкрикнуть его имя в надежде, что он услышит и отзовется. Но такой способ показался ей неуместным, так что она просто продолжала движение молча.

Как она и ожидала, огромный холл оказался пустым. Она знала, что он использовался только для особых случаев. Ежегодного Собора, судов, как ее собственный, например, и других некоторых церемоний, многие из которых она сама никогда не видела. Она потянула большую дверь на себя, приоткрыла узкую щелочку, заглянула внутрь и обернулась, что бы убедиться, что никого нет поблизости.

Она робко стучалась в некоторые из дверей. Наконец, за одной из них чей-то голос хрипло ответил:

- Да? - она надавила на дверь и увидела незнакомого Служку, занятого за столом какой-то работой.

- Я ищу Джамисона, - объяснила Кира.

Служка пожал плечами.

- Его здесь нет.

Кира и сама это видела.

- Вы не знаете, где он может быть? - вежливо спросила она.

- Возможно, в крыле, - Служка вновь опустил глаза на свою работу. Похоже, он сортировал какие-то бумаги.

Кира поняла, что “крыло” - это там, где располагалось ее собственное жилье. В этом был смысл. Может быть и сам Джамисон разыскивает ее именно в этот момент, что бы рассказать ей о смерти старой Крашеи. Она вышла сегодня несколько раньше обычного, думая наверстать потерянный из-за дождя день. Если бы она подождала, возможно Джамисон нашел бы ее и рассказал о случившемся и сейчас она не чувствовала бы себя такой потерянной и словно бы заново осиротевшей.

- Извините, а как туда пройти, не выходя обратно из Здания?

Служка нетерпеливо махнул рукой:

- Дверь в конце корридора, - сказал он.

Кира его поблагодарила, закрыла за собой дверь и двинулась в конец длинного холла. Дверь там не была заперта и когда она открыла ее, то увидела знакомую лестницу. По этим ступеням они крались на цыпочках с Мэттом и Томасом еще только вчера, во время грозы. Она поняла, что лестница приведет ее в корридор наверху, где расположены их с Томасом комнаты.

Она постояла недвижно и поприслушивалась. Служка сказал, что Джамисон может быть где-то в крыле, но она не слышала здесь никаких звуков.

По какой-то причуде вместо того, что бы подняться по лестнице к себе в комнату, Кира осталась на этаже. Она дошла до угла, за которым они с Томасом прятались за день до того, до которого добрались в поисках источника плача. Сегодня все было тихо и она минула поворот и оказалась возле той самой двери, которую видели распахнутой накануне.

Она прислонилась к двери, приложила к ней ухо, прислушалась. Не было слышно ни звуков плача, ни звуков пения.

Кира попробовала потянуть за ручку, но дверь была заперта. Наконец, очень мягко, она постучала.

С той стороны послышался какой-то шорох, а затем и приглушенные звуки мелких шажков по голому полу.

Она постучала снова. На этот раз за стуком послышалось хныканье.

Она попробовала встать на колени перед запертой дверью. Это было непросто с ее неуклюжей ногой, но она опускалась все ниже до тех пор, пока ее губы не оказались прямо напротив замочной скважины. Тогда она позвала мягко.

- Джо?

- Я вела себя хорошо, - затравленно ответил тоненький голосок, - я репетировала.

- Я знаю, кто ты, - шепнула Кира через замочную скважину. И в ответ услыхала судорожные, захлебывающиеся всхлипывания.

- Я твой друг, Джо. Меня зовут Кира.

- Пожалуйста, отведите меня к моей маме, - принялся умолять ребенок. Судя по голосу, она была еще совсем маленькой.

По какой-то причине Кире подумалось об ограждении, что было построено на места ее старого дома. Дети были заперты там, ограждены живой изгородью. Поначалу ей показалось это жестоким. Но, по крайней мере, они не были изолированы. Они были там не одни и даже сквозь колючие заросли они видели жизнь деревни вокруг.

Почему этот ребенок заперт совсем один в комнате?

- Я приду еще! Я вернусь, - сказала она через дверь.

- Ты приведешь мою маму? - детский голос был совсем рядом со скважиной. Кира почти могла слышать дыхание.

Мэтт сказал ей, что родители этого ребенка погибли.

- Я вернусь, - сказала Кира еще раз, - Джо, слушай меня.

Ребенок внимательно засопел. Кира услышала, как этажом выше хлопнула дверь.

- Сейчас мне надо идти, - зашептала Кира через замочную скважину, - но слушай, Джо, я помогу тебе, обещаю. Тссс теперь. Никому не рассказывай, что я была здесь.

Она быстро поднялась на ноги. Крепко опираясь на палку, вернулась к лестничной клетке. Когда она дошла до второго этажа и завернула за угол, то увидела Джамисона, стоящего в раскрытых дверях ее комнаты. Завидев Киру, он пошел навстречу, сердечно поздоровался с ней и, сожалея, поведал новости об Аннабелле.

Неожиданно насторожившись, Кира ни словом не обмолвилась о ребенке внизу.

15

- Смотри! Они построили для меня рабочее место.

Была середина дня. Кира показывала вниз на небольшой участок, узкий клочек земли между Зданием и кромкой леса. Томас подошел к окну и посмотрел. Рабочие возвели конструкцию, что-то вроде навеса; под его крышей уже были натянуты длинные жерди, на которых можно было развешивать пряжу для сушки.

- Это навес даже великолепнее, чем тот, что я видела у нее, - промямлила Кира, с сожалением вспоминая Аннабеллу, - я начинаю скучать по ней, - добавила она.

Все это произошло так быстро - смерть Аннабеллы, такая внезапная; и теперь всего только днем позже - новое место для крашения.

- Что это? - показал Томас. В стороне рабочие выкопали неглубокую ямку. По краям ямы в землю были вколочены подпорки для подвешивания котелков.

- Яма для очага. Для кипячения красителей нужно, что бы постоянно горел жаркий огонь.

- Ох, Томас, - вздохнула Кира, отворачиваясь от окна, - я никогда не вспомню всего - как и что нужно делать.

- Да, перестань. Я записал все, что ты мне сказала. Мы просто будем повторять это снова и снова. Смотри! Что это они там несут?

Рабочие притаскивали под навес и сваливали в огромную кучу пучки сушеных растений.

- Должно быть, они принесли все то, что было развешено в доме у Аннабеллы. По крайней мере, у меня будет с чего начать. Я думаю, что смогу вспомнить названия, если только они по незнанию все там не перепутали.

Она прыснула, глядя как один из рабочих опустил на землю закрытый горшок и тут же от него отвернулся, скривившись от отвращения.

- Это морилка, - хихикнула Кира, - воняет ужасно. Она не стала вдаваться в подробности, прибегая к употреблению неприличного слова, но это было то, что Аннабелла называла своим ночным горшком и его содержимое, как ни странно, являлось жизненно важным ингредиентом в приготовлении красок.

На протяжении всего этого утра, пока рабочие складывали горшки, растения и прочие красильные принадлежности, Джамисон оставался в комнате Киры, описывая события, случившиеся днем ранее. Смерть Аннабеллы, как он объяснил, явилась внезапно, как это часто бывает с людьми такого почтенного возраста. Она просто спала, Аннабелла, дремала весь день и не проснулась. Все просто и никаких загадок.

Может быть, она посчитала, что завершила свою работу по обучению Киры, добавлял он торжественно. Иногда, сказал он, смерть приходит именно так. Душа отходит сама, когда твоя функция выполнена.

- И в данном случае нет нужды жечь ее хижину, - добавил он, - потому что там не было никакой инфекции. Так что, она останется стоять на своем месте. Придет день и она станет твоим домом, если захочешь. После того, как закончишь свою работу над Мантией.

Кира кивнула, соглашаясь с его аргументами.

- Аннабелле понадобится провожатый, - спохватилась она, вспоминая, как следила за душой своей матери, - могу я пойти и посидеть с нею?

Но Джамисон сказал - нет. Времени остается мало. Собор приближается. Нельзя вот так взять и потерять целых четыре дня. Кира должна работать над Мантией, другие присмотрят за старой Крашеей.

Стало быть, Кира будет оплакивать ее сама, в одиночестве.

После того, как ушел Джамисон, в тишине, она раздумывала о том, какой уединенной была жизнь, избранная Аннабеллой. Какой оторванной от жизни деревни. Кто же в таком случае нашел ее там вчера? Почему им вдруг понадобилось пойти и посмотреть?

- Томас, отвлекись немного, пожалуйста. Я должна тебе кое-что рассказать.

Он нехотя подошел к тому месту, где стоял ее стол, рассчитывая на то, что она сможет прочесть по лицу, что он все еще прислушивается к шуму строительства. Мальчишки, - подумала Кира. Вечно им интересны подобные вещи. Если бы Мэтт был поблизости, он бы был там, внизу, мешался бы, путался бы под ногами, предлагая свою помощь.

- Сегодня утром, - начала она, затем, чувствуя его невнимательность, - Томас! Послушай!

Он демонстративно поморщился, поворачиваясь в ее сторону, и изобразил внимание на лице.

- Я сходила к той комнате, из которой мы слышали детский плач.

- И пение, - напомнил Томас.

- Да, пение.

- Ее имя Джо, если верить Мэтту, - сказал Томас, - видишь? Я слушаю. Зачем ты туда ходила?

- Я собиралась найти Джамисона, - объяснила Кира, - и случайно оказалась на том  этаже. Так что я подошла к двери, потому что подумала, что смогу зайти и проверить, все ли в порядке с ребенком. Но дверь оказалась запертой!

Томас кивнул. Он не выглядел удивленным.

- Но они же никогда не запирают мою дверь, Томас, - сказала она.

- Потому что ты уже выросла. И стала двусложной, когда поселилась здесь. А вот я был еще маленький. Был все еще просто Том, когда прибыл сюда, - сказал он, - и они меня запирали.

- Тебя держали в плену?

Он задумался.

- Н-н-не совсем. Это было для моей собственной безопасности. И что бы помочь мне сосредоточиться. Я был просто ребенок и не хотел работать все время, - он усмехнулся, - такой же беспутный, как Мэтт.

- Они были суровы с тобой? - спросила Кира, припоминая звук голоса Джамисона, разговаривавшего с маленькой девочкой.

Он подумал.

- Строги, - сказал он наконец.

- Но эта девочка... Она рыдала. Она сказала, что хочет к маме.

- Мэтт сказал нам, что она умерла.

- Кажется, Джо не знает.

Томас попытался вызвать в памяти свои собственные обстоятельства.

- Кажется, они сказали мне о моих родителях. Хотя, может быть и не сразу. Думаю, это случилось позже. Я помню, как кто-то привел меня сюда и показал мне, как все тут устроено и как что работает.

- И горячую воду в ванной, - сказала Кира с улыбкой.

- Да, и про инструменты. Ведь я уже был Гравером и занимался резьбой долгое время.

- Так же, как я уже была Швеёй. Так же, как Джо.

- Точно, - сказал Томас, - Мэтт сказал, что она уже пела.

Кира, задумавшись, разглаживала складки собственной юбки.

- Значит, каждый из нас, - начала она медленно, - уже был - я не знаю, как это назвать.

- Художником, - предположил Томас, - это слово? Я никогда не слыхал, что бы кто-то его произносил, но оно мне встречалось в отдельных книгах. Оно означает кого-то, кто может создавать что-то прекрасное. Может быть, это слово?

- Да, думаю, оно подойдет. Ребенок умеет петь и пение - это прекрасно.

- Когда не плачет, - подметил Томас.

- Получается, каждый из нас - художник. И все мы осиротели когда-то и каждого они забирали сюда. Ты не задумывался - почему? К тому же, Томас, есть еще кое-что. Кое-что странное.

Он слушал.

- Утром я говорила с Марленой. С женщиной, которую знаю по ткацкому дому. Она жила на Болотах и она помнит Джо, хотя и не знала ее имени. Она просто помнит поющую девочку.

- Все на Болотах её бы запомнили.

Кира кивнула.

- Да, да. Так вот, она сказала - как же она сказала? - Кира попыталась припомнить дословно, - она сказала - было похоже, что ребенок умеет заглядывать в будущее.

- Будущее?

- Так она выразилась.

- Что она имела ввиду?

- Она сказала, что ребенок рассказывает о вещах, которые еще никогда не случались. Поэтому люди сочли это волшебством. Она выглядела немного напуганной, когда говорила об этом. И, Томас...

- Что? - спросил он.

Она замялась.

- Это наводит меня на мысли о том, что происходит иногда с моим лоскутком. Этим, - Кира открыла шкатулку, которую он для нее сделал, и вынула маленький обрывок ткани.

- Я говорила тебе, как он со мной разговаривает, предупреждает.

- И я помню, что ты мне рассказывал о своей дощечке, которая ведет себя точно так же.

- Да. Еще с тех самых пор, когда я был ребенком и только начинал вырезать. Я показывал её тебе.

- Могут это быть одни и те же вещи? - осторожно спросила Кира, - может быть, это Марлена назвала Знанием будущего?

Томас посмотрел на нее и на лоскуток, неподвижно лежащий в ее ладонях. Он нахмурился.

- Но почему? - спросил он наконец.

Кира не знала ответа.

- Может быть это что-то, что есть лишь у художника, - сказала она, пробуя на языке слово, которому только что научилась. - Особый таинственный способ обретения знаний.

Томас неуверенно пожал плечами.

- Ну, это не имеет большого значения, разве нет? У каждого из нас теперь хорошая жизнь. Лучшие инструменты. Хорошая еда и работа.

- Но ребенок внизу? Она плачет и плачет. И они не разрешают ей выходить из комнаты, - Кира вспомнила свое обещание. - Томас, я сказала ей, что вернусь. Что я помогу ей.

Он посмотрел на нее с сомнением.

- Я не думаю, что Старейшим это понравится.

Кира вспомнила строгость, которую она слышала в голосе Джамисона. Вспомнила хлопок дверью.

- Да, не думаю, что им понравится, - согласилась она. - И все же ночью я прокрадусь вниз, когда они будут думать, что все мы уже спим. Если не… - ее лицо потемнело.

- Если не - что?

- Она закрыта. Тогда я не смогу к ней зайти.

- Сможешь, - сказал Томас.

- Как?

- У меня есть ключи, - ответил он.

Это было чистая правда. Вернувшись к себе комнату, он объяснил.

- Это произошло много лет тому назад, - рассказал он. - Я жил уже здесь. Запертый. Со всеми этими великолепными инструментами. Так что, я вырезал ключ. На самом деле, это было нетрудно. Замок в двери довольно таки примитивный.

- И, кроме того, - добавил он, проводя пальцами по затейливо вырезанным бородкам ключа, - он подходит к любой двери. Все замки одинаковы. Я это знаю, потому что успел опробовать. Использовал его, что бы выходить по ночам и бродить по корридорам и открывать двери. Тогда все комнаты были пусты.

- Да ты и в самом деле был непослушным.

Томас ухмыльнулся.

- Я говорил тебе! Прямо как Мэтт.

- Сегодня же ночью, - сказала Кира решительно. - Ты сходишь со мной?

Томас кивнул.

- Идёт, - согласился он, - сегодня же ночью.

16

Наступил долгожданный вечер. Сидя у окна в комнате Томаса, Кира задумчиво взирала на нищету и серость деревни, прислушиваясь к ее беспокойному шуму и гаму. Жители повсеместно заканчивали сегодняшние дела и покидали цеха, разбредаясь каждый к своему дому. Она видела, как Мясник выплеснул ведро с помоями через каменный порог своей хижины, безнадежно махнув рукой на так до конца и не отмытые спекшиеся нечистоты. Проводила глазами женщину, отправившуюся от ткацкого цеха, в котором она сама работала помощником с самого детства, куда-то по улице.

Она улыбнулась, вспомнив о Мэтте. Да, интересно, появился ли он там сегодня. Назначенный на уборочные работы, скорее всего он только путался под ногами со своими дружками, отвлекая, мешаясь и воруя еду у женщин. Со своего наблюдательного пункта она за весь вечер так и не разглядела никаких признаков присутствия его или его собаки. Они не виделись уже второй день.

Они с Томасом вместе дождались наступления темноты. Наконец, Служка унесла их подносы с едой, в Здании все затихло и гомон со стороны деревни постепенно сошел на нет.

- Томас, - попросила его Кира, - возьми с собой свой талисман. Тот, особенный. У меня с собой мой лоскуток.

- Хорошо, но зачем?

- Точно не знаю, но чувствую, что так будет правильно.

Томас достал маленькую дощечку с высокой полки и положил в свой карман. В другом его кармане лежал деревянный ключ.

Вместе они прошли по тускло освещенному корридору к лестнице.

Томас прошептал через плечо:

- Тише.

- Извини, - отозвалась так же шепотом Кира. - Дурацкая палка стучит, но я не могу идти без нее.

- Подожди, - они задержались под одним из настенных факелов. Томас оторвал полосу ткани от подола своей длинной рубахи. Ловко обмотал ею торец Кириной палки. Теперь ткань будет глушить ее стук по кафельным плиткам.

Парочка быстро проделала путь вниз по лестничному пролету к комнате с запертой девочкой. Здесь они приостановились, прислушались. Но никаких звуков не было. Рука Киры в кармане не чувствовала никаких предупреждений от волшебного лоскутка. Она подала знак Томасу и тот аккуратно вставил резной ключ в замочную скважину и повернул его, что бы открыть дверь.

Кира задержала дыхание. Она боялась, что Служка может располагаться в этой же комнате, что бы присматривать за ребенком ночью. Но в комнате, освещенной бледным светом Луны, проникавшим через окошко, оказалась только одна маленькая кроватка и на ней - одна маленькая, крепко спящая девочка.

- Я останусь у двери посторожить, - пробормотал Томас. - Она знает тебя или по крайней мере, твой голос. Ты разбуди ее.

Кира подошла к кровати и села на краешек, прислонив свою палку рядом. Мягко коснулась маленького плеча.

- Джо, - тихо позвала она.

Маленькая головка с копной длинных волос беспокойно перевернулась. Через секунду ребенок открыл глаза с непонимающим, испуганным спросоня взглядом.

- Не на-а-адо! - принялась скулить она, отталкивая руку Киры.

- Шшш, - прошептала Кира, - это я. Помнишь? Мы разговаривали через дверь. Не бойся.

- Я хочу к маме, - захныкала девочка.

Она была еще совсем ребенком. Намного меньше, чем Мэтт. Недавно, наверное, вышла из возраста ползунка. Кира вспомнила силу ее голоса, который они слышали из корридора и теперь не могла поверить, что он принадлежал вот этому тоненькому, напуганному, брошенному существу.

Кира взяла ее на руки, убаюкивая, раскачивая взад и вперед.

- Шшш, - приговаривала она - шшш, все хорошо. Я твой друг. И, видишь, вон там? Его зовут Томас. Он тоже твой друг.

Мало-помалу ребенок утих. Глаза её были по-прежнему широко, удивленно раскрыты. Большой палец проскользнул в рот и она заговорила, обхватив его своими губами.

- Я слышала твой голос в дырке, - сказала она.

- Да, в замочной скважине. Мы перешептывались с тобой по очереди.

- Ты знаешь мою маму? Можешь ее привести?

Кира покачала головой.

- Нет, боюсь, не могу. Но я буду здесь. Я прямо наверху, по лестнице. Как и Томас.

Томас подошел ближе и сел на корточки возле кровати. Ребенок с подозрением уставился на него и крепче обхватил Киру.

Томас показал на потолок.

- Я живу над тобой, - сказал он ласково, - и я могу слушать тебя.

- Ты слушаешь мои песенки?

Он улыбнулся.

- Да. Ты поешь очень красиво.

Ребенок глянул сердито.

- Они все время говорят мне учить новые.

- Новые песни? - спросила Кира.

Джо покивала, жалуясь.

- Снова и снова. Они сказали мне все запомнить. Мои песни, они были понятные. Но теперь они набивают меня новыми и моя бедная голова болит ужасно, - ребенок взъерошил и без того спутанные волосы и тяжело вздохнул. У нее вышел такой взрослый жест, что Кира улыбнулась умильно и сочувственно.

Томас оглядывал комнату, по большей части уставленную теми же предметами обстановки, что и их комнаты наверху. Кровать. Высокий деревянный стеллаж с ящиками. Стол и два стула.

- Джо, - спросил он неожиданно, - ты хорошо лазаешь?

Девчушка нахмурилась и вынула изо рта палец.

- На Болоте я лазила по деревьям. Но моя мама, она шлепала меня за это. Потому что, говорила она, я переломаю там ноги и тогда они отнесут меня в Пустошь.

Томас покивал понимающе.

- Да, это может быть правдой. И твоя мама не хотела, что бы ты пострадала.

- Если Падальщики отнесут тебя в Пустошь, ты никогда не вернешься. Чудовища утащат тебя, - большой палец метнулся обратно.

- Но смотри, Джо. Если ты можешь забраться туда, - и он показал на верхушку стеллажа с ящиками.

Широко распахнутые глазенки проследили за пальцем Томаса и ребенок кивнул.

- Если ты выпрямишься там, наверху и у тебя в руках будет какой-нибудь предмет, ты сможешь стукнуть им по потолку и я услышу тебя.

Ребенок хихикнул при этой мысли.

- Ты не должна делать это забавы ради, - добавил Томас поспешно, - только если мы на самом деле тебе понадобимся.

- Я хочу попробовать! - с нетерпением попросила их Джо.

Кира опустила ее на пол. Как проворный зверёк, ребенок вскарабкался со стула на поверхность стола и оттуда – на верх стеллажа. Там Джо победоносно остановилась. Из под ночной рубашки стали видны две голенькие тонкие ножки.

- Нам понадобится какой-нибудь… - пробормотал Томас, озираясь вокруг.

Вспомнив свою собственную комнату, Кира прошла в ванную. Как она и надеялась, массивная щетка для волос с деревянной ручкой лежала на полочке рядом с раковиной.

- Попробуй вот это, - сказала она и протянула ее ребенку.

Разинув рот до ушей, юная Певчая потянулась рукой вверх и постучала щеткой по потолку.

Томас опустил ее вниз и уложил обратно в кровать.

- Вот и хорошо, - сказал он, - если мы нужны тебе, это будет сигналом, Джо. Но никогда не балуйся с этим. Только если тебе нужна помощь.

- И мы будем приходить просто так, что бы увидеться, даже если ты не подашь нам сигнала, - добавила Кира, - после того, как уйдут люди, - она подоткнула одеяло вокруг ребенка. - Томас, положи это на место, ладно? - она протянула ему щетку.

- Теперь нам надо идти, - сказала она Джо, - но теперь тебе лучше? Ты же теперь знаешь, что у тебя есть друзья там, наверху.

Ребенок кивнул. Ее палец снова оказался во рту.

Кира пригладила одеяло.

- Спокойной ночи, - на минуту она присела обратно, ощущая неясное воспоминание о чем-то, что еще было необходимо сделать. Что-то из тех времен, когда сама она была крохой и ее укладывали спать на ночь.

Интуитивно она наклонилась к девочке. Что же это было такое? Что ее мать делала, когда сама она была еще маленькой? Кира приложила свои губы к лобику Джо. Это был непривычный жест, но она чувствовала, что он правильный.

Девочка издала короткий умиротворенный звук своими собственными губами возле лица Киры.

- Маленький поцелуйчик, - промурлыкала она сонно, - как мама.

Кира и Томас расстались наверху в корридоре и разошлись по своим комнатам. Было уже очень поздно и им нужно выспаться. Завтра им предстоит еще один рабочий день.

Кира укладывалась и никак не могла перестать думать о напуганном одиноком ребенке. Какие песни они заставляют ее учить? Почему она вообще здесь, в Здании? Обыкновенно осиротевших детей распределяют между другими семьями.

Это был все тот же самый вопрос, который они с Томасом обсуждали еще недавно. И ответ, кажется, содержался в заключении, к которому они пришли: они были художниками, все трое. Мастера песен, дерева и узоров. По причине того, что они художники, они обладают некой ценностью, которую сами они пока не в силах постичь. Благодаря своим качествам они оказались здесь, их хорошо кормят, они хорошо устроены, их учат, о них заботятся.

Она расчесала волосы, почистила зубы и отправилась спать. В раскрытые окна врывался свободный ночной ветерок. Там, в окне, в лунном свете виднелась наполовину законченная конструкция, которая вскоре станет ее цветочным садом, очагом и рабочим местом. На другом конце комнаты, в темноте вырисовывались неясные очертания складок на рабочем столе - Мантия Певчего.

Неожиданно Кира поняла со всей ясностью, что, несмотря на то, что дверь ее не заперта, она не свободна на самом деле. Жизнь ее привязана к этим вещам и работе. Она давно уже не ощущала той беззаботной радости, что наполняла ее раньше, когда яркие нитки складывались в неповторимые, волшебные образы, словно бы пришедшие из ниоткуда и приводившие в движения ее пальцы. Мантия ей не принадлежала, хотя она и выучила уже наизусть ее историю за время работы. Она смогла бы уже сама рассказать эту историю теперь, когда вся она прошла через ее руки. Теперь, когда она вплотную была сосредоточена на ней на протяжении стольких дней. Но это было не то, по чему тосковало ее сердце.

Томас, хотя и не любил жаловаться, упоминал головные боли, от которых он начинал страдать после часов работы. Об этом же говорила юная Певчая. Они набивают меня новыми песнями, жаловалась малютка. Ей хотелось бы просто петь свои песни, как она делала раньше.

И Кире тоже. Она бы хотела своим рукам свободы от Мантии. Что бы они снова могли создавать свои собственные волшебные вещи. Внезапно ей во что бы то ни стало захотелось вырваться из этого места, несмотря на присущий ему комфорт и вернуться к жизни, которую она знала раньше.

Она зарыла свое лицо в подушку и впервые за все это время горько расплакалась.

17

- Томас, я с самого утра сижу за работой. Да и ты тоже. Не хочешь прогуляться со мной? Есть кое-что, на что я хотела бы посмотреть.

За окном стоял яркий полдень. Они обедали вместе.

- Хочешь спуститься взглянуть, как продвигаются дела у рабочих? Что ж, давай сходим, - Томас отложил в сторону резьбовый инструмент, который он только что взял в руки. Кира в который раз заметила с восхищением, какой невероятно сложной была работа над старинным Посохе Певчего. Томас счистил крошечные грубые пятна с поверхности заношенной гравировки и заново вырезал грани, в точности повторив изгибы рисунка. Это было очень похоже на ту работу, которой занималась и сама Кира, на восстановление Мантии Певчего. Навершие Посоха оставалось девственно чистым. Только гладкое, необработанное дерево. Ровное, как и ткань на плечах Мантии. Работа Киры уже подбиралась к этой нетронутой части. Как и у Томаса.

- Что ты вырежешь там? - спросила она у него, показывая на неукрашенную часть Посоха.

- Не знаю еще. Они говорили, что сами скажут.

Томас бережно положил Посох на стол.

- На самом деле, - сказала она ему, - если ты хочешь посмотреть на рабочих, я могу пойти с тобой туда позже. Но это не то, что я имела ввиду. Сходишь ли ты со мной сначала туда, куда я хотела?

Томас покивал добродушно.

- Куда это? - спросил он.

- На Болота, - ответила Кира.

Он явно не ожидал такого ответа.

- В это вонючее место? Что нам смотреть на Болотах?

- Я никогда не была там. Я хочу посмотреть, где жила Джо, Томас.

- И Мэтт живет до сих пор, - напомнил он ей.

- Да. Мэтт тоже. Я удивляюсь, где он, - Кира была явно встревожена, - я не видела его уже два дня. А ты?

Томас покачал головой.

- Может он нашел другой источник еды, - предположил он, смеясь.

- Мэтт мог бы нам показать, где жила Джо. Может быть, мы принесли бы ей ее вещи. Может, у нее остались игрушки. Они разрешили тебе забрать свои вещи, когда привели тебя сюда, Томас?

Он покачал головой.

- Только мои работы по дереву. Они не хотели, что бы я отвлекался.

Кира вздохнула.

- Она еще слишком мала. У нее должны быть игрушки. Ты мог бы выстругать для нее куклу? А я сшила бы для нее одежду.

- Думаю, что смогу, - согласился Томас. Он протянул Кире ее палку.

- Идем, - сказал он, - возможно, по пути мы найдем Мэтта. Или он найдет нас.

Друзья вместе вышли из Здания, пересекли площадь и двинулась по многолюдному переулку. У ткацкого дома Кира приостановилась поприветствовать женщин и спросить их насчет Мэтта.

- Не видали его! И хорошо, что избавились, - ответила одна из работниц, - вот уж, бесполезный бездельник.

- Когда ты вернешься обратно, Кира? - спросила другая, - нам так нужна твоя помощь! И ты уже достаточно взрослая для станка. Теперь, когда ушла твоя мать, тебе должно быть нужна работа.

Но первая женщина рассмеялась, показывая на новую чистую одежду Киры.

- Мы не нужны ей больше.

Станки застучали и задвигались снова.

Вдруг где-то поблизости Кира услышала странно знакомый, недобрый звук. Хриплое раскатистое рычание. Она заозиралась, уже почти ожидая увидеть злую собаку или чего похуже, но звук исходил от группы женщин, стоящих за лавкой у Мясника. Они разразились взрывом хохота, получая удовольствие от того, какой испуганной она выглядит. Кира заметила среди них Вандару. Украшенная шрамом женщина обернулась спиной и она услышала рычание снова: человеческую имитацию животного голоса. Кира нагнула голову как можно ниже и прохромала мимо, стараясь не обращать внимания на это издевательское веселье.

Томас ушел вперед. Она видела его далеко за лавкою Мясника. Он остановился у группы мальчишек, играющихся в грязи.

- Да я не знаю! - говорил один из них, когда она подошла ближе.

- Дай мне пару монет и может я смогу его отыскать!

- Я спросил их насчет Мэтта, - объяснил Томас, - но они сказали, что не видали его.

- Думаешь, он мог заболеть? - спросила обеспокоенно Кира. - В последнее время он постоянно простужен. Может быть, нам не стоило его мыть. Он уже сроднился со своим слоем грязи.

Мальчишки, шлепавшие босыми ногами по лужи, прислушивались.

- Мэтт сильнее всех сильных! - заспорил один из них. - Он никогда не болеет!

Самый маленький вытер собственный сопливый нос тыльною стороной ладони.

- Его ма на него наорала. Я слышал. И даже кинула камень. А он посмеялся над этим и убежал.

- Когда это было? - спросила Кира у мальчика.

- Да я не знаю, - сказал он, - пару дней назад, может быть.

- Точно! - поддержал разговор другой, - два дня назад. Я тоже видел. Его мать швырнула в него камень за то, что он взял немного еды. Он сказал, что собирается в путешествие!

- Ну, вот, он в порядке, - успокоил ее Томас. Они продолжали путь. - Он умеет позаботиться о себе получше, чем многие из взрослых. Кажется, здесь мы поворачиваем.

Она последовала за ним по тесному незнакомому переулку. Хибарки тут стояли плотнее, ближе друг к другу. И ближе к границе леса. Так что на них падала тень от деревьев. Окруженные полумраком и запахом прения они подошли к заросшему ручейку и пересекли его по вертлявому бревенчатому мостку. Томас взял Киру за руку и помог ей пройти. На этих мостках она чувствовала себя неуклюжей со своею ногой и опасалась соскользнуть в воду, которая хотя и была мелкой, но изрядно замусоренной отбросами.

По другую сторону ручья, за густыми зарослями ядовитого олеандра, который по мнению Киры был так опасен для детей, располагалась область, известная как Болото. В каком-то смысле это скопление маленьких хижин, тесно прижимающихся друг к другу, неумолкающий плач вечно голодающих малышей, смрад дымных костров, отбросов и немытых тел можно было назвать домом, средой обитания человека. Здесь, в густой тени высоких деревьев было всегда влажно и сумрачно. В атмосфере висел запах плесени и разложения.

- До чего же здесь отвратительно, - прошептала Томасу Кира, - разве могут люди так жить?

- Но они живут, - ответил он, хмурясь, - так было всегда.

Внезапно другая картинка вспыхнула в голове Киры. Мантия. Мантия рассказывала, как это было. И то, что сказал Томас, не всегда было правдой. Бывали и времена - о, как давно это было - когда жизни людей были зелеными и золотыми. Почему бы этим временам не наступить снова? Она попыталась заговорить об этом.

- Томас, - предложила она, - ты и я. Мы будем теми, кто заполнит пустые пока что страницы. Может быть, мы сможем что-нибудь изменить?

Но Томас выглядел сбитым с толку.

- О чем ты? - он явно не понимал. А может быть, не поймет никогда.

- Так, ни о чем, - сказала Кира, покачав головой.

По мере их приближения опускалась настороженная тишина. Они были заметны для глаз, местные же оставались в затененных дверных проемах, с подозрением наблюдая за ними. Кира хромала дальше, пытаясь проложить путь в обход заваленных мусором луж, ощущая направленные на нее враждебные взгляды, понимая, как это глупо - не зная броду пробираться через это неуютное, незнакомое место.

- Томас, - не вытерпела она наконец, - надо спросить у кого-нибудь.

Они неуверенно замерли посредь дороги.

- Куда это вы нацелились? - позвал из провала окна хриплый голос. Кира повернулась на звук и разглядела увитую вьюнком оконную раму. В переплетение стеблей проскользнула юркая зеленая ящерка. За всколыхнувшимися влажными листьями стояла женщина с изможденным лицом. Она держала на руках младенца и смотрела на них. Кажется, мужчин поблизости не было. Кира сообразила, что они, преимущественно Падальщики и Землекопы, все сейчас заняты работой и почувствовала облегчение, припомнив, как они хватали ее в тот день, когда разбирали оружие.

Кира прошла через колючий подлесок к окну достаточно близко, что бы разглядеть темный интерьер хижины, в полумраке которой сидело еще несколько оборванцев, в страхе уставившихся на нее.

- Мы ищем мальчика по имени Мэтт, - вежливо обратилась она к женщине, - вы знаете, где он живет?

- Что ты мне за это дашь?

- Дам? Извините, - сказала Кира, опешивши от неожиданности, - у меня ничего нет.

- Нет еды?

- Нет. Извините, - Кира протянула вперед свои руки, показывая, что они пусты.

- У меня есть с собой яблоко, - предложил Томас и к удивлению Киры вытащил темно-красное яблоко из кармана, - я приберег его с обеда, - подмигнул он и Кира подала его женщине.

Тощая рука выпросталась из проема окна и схватила фрукт. Женщина впилась в него зубами и начала поворачиваться, что бы уйти.

- Подождите! - крикнула Кира. - Хижина, где живет Мэтт! Вы можете нам показать? Пожалуйста!

Женщина повернулась обратно.

- Идите прямо, - промямлила она неразборчиво, шумно жуя. Ее ребенок старался ухватиться за надкушенное яблоко, но она отталкивала его руки обратно.

- Там будет сломанное дерево перед домом, - показала она.

Кира кивнула.

- И пожалуйста, еще одна вещь, - попросила она, - вы можете нам что-нибудь рассказать о ребенке по имени Джо?

В женщине что-то словно бы переменилось, и Кира не смогла бы сказать со всей однозначностью, как это описать. Неуверенный проблеск радости на исхудалом, осунувшемся лице.

- Маленькая поющая девочка, - проговорила женщина хриплым шепотом, - они забрали ее. Забрали ее у нас, - и прежняя маска уныния и безысходности заняла свое место.

Она порывисто развернулась и исчезла в глубине хижины. Дети принялись хныкать и теребить ее, выпрашивая хоть немного еды.

Узловатое дерево, треснувшее до самых корней, было трухлявым и уже почти высохшим. Возможно, когда-то оно приносило плоды, но сейчас его ветви был обломаны, свисали под самыми причудливыми углами, перемежались спутанными метелками пожухлых листьев.

Убогий домик за деревом пребывал в состоянии крайнего небрежения. Но за запертой дверью слышались голоса - бранилась женщина, и какой-то ребенок сварливо отвечал ей грубым, неприязненным тоном.

Томас постучался. Голоса постепенно замолкли и наконец дверь медленно приоткрылась.

- Кто вы такие? - спросила женщина резко.

- Мы друзья Мэтта, - ответил ей Томас, - он дома? С ним все в порядке?

- Кто это, мам? - позвал детский голос.

Женщина пялилась на Томаса и Киру, насупившись. Томас обратился к ребенку.

- Мэтт дома?

- Что он натворил в этот раз? Зачем вам понадобился? - спросила женщина, ее глаза враждебно поблескивали.

- Он сбежал! И еще еды прихватил! - прокричал им ребенок. Его голова, покрытая густыми неопрятными волосами появилась рядом с мамашей. Он навалился на дверь, что бы открыть ее шире.

Кира брезгливо вглядывалась в темноту хижины. На столе валялся кувшин, опрокинутый в луже какой-то вонючей жидкости, к которой уже прилипли мухи. Ребенок у двери засунул один палец в нос, почесался свободной рукой и уставился на них, что-то обдумывая. Его мать влажно прокашлялась и затем сплюнула что-то на пол.

- Вы знаете, куда он пошел? - спросила Кира, пытаясь не показать, как сильно она шокирована обстановкой и видом этих людей.

Женщина покачала своей головой и прокашлялась снова.

- Избавились от него и ладно, - сказала она, отпихнула ребенка в сторону и притворила тяжелую деревянную дверь.

Через минуту дверь снова открылась.

- Мисс? Я знаю, куда отправился Мэтт, - сказал детский голос. Он вывернулся из хижины, несмотря на бранящийся голос матери и подошел к ним. Он был точно брат Мэтта. У него были такие же яркие, озорные глаза.

Они ждали.

- Что вы мне дадите? - его палец снова оказался в носу.

Кира вздохнула. По всей видимости, жизнь на Болотах была чередой обмена. Ничего удивительного в том, что Мэтт был таким ловким предпринимателем. Она беспомощно посмотрела на Томаса.

- У нас нет ничего, что бы дать тебе, - объяснила она ребенку.

Он оценивающе рассматривал Киру.

- Как насчет вот этого, мисс? - предложил он, показывая на шею Киры. Она дотронулась до шнурка, с которого свисал полированный камень.

- Нет, - сказала она ребенку, ее пальцы обвились вокруг камня, - это принадлежало моей матери. Я не могу его тебе дать.

К ее удивлению он покивал, как если бы понял, в чем смысл.

- Тогда это? - он указал на ее волосы. Кира вспомнила, что она подвязала их этим утром, как часто делала, ничего не стоящим кожаным шнурком. Быстро стянула его и предложила ребенку.

Тот его выхватил и сунул в карман. Похоже, это было приемлимой платой.

- Наша мамаша, она отлупила Мэтта так сильно, что он был весь в крови. Так что, они с Прутиком отправились в путешествие и не вернутся назад. Не на Болота, - добавил мальчик. - Мэтт нашел друзей, которые сумеют о нем позаботиться, и никогда не будут его пороть! И они дают ему еще и еду.

Томас слегка рассмеялся.

- И заставляют его принимать ванны, - добавил он, несмотря на то, что малыш только таращился, очевидно, не понимая значения нового для него слова.

- Так он имел ввиду нас! - воскликнула Кира, - Мы те друзья, про которых он говорил, - она разволновалась. - Если он хотел прийти к нам, где он? Это было два дня назад, когда он ушел отсюда и никто не видел его с тех пор. Он знает дорогу...

Брат Мэтта оборвал Киру.

- Он и Прутик, они собрались куда-то еще для начала. Он хочет принести подарочки для друзей. Это была ты, мисс? И ты? - он посмотрел на Томаса.

Они покивали.

- А еще он сказал, что подарки сделают людей вроде вас лучше всех.

Кира в отчаянии всплеснула руками.

- Да нет же, это не так! Подарок - это… - она сдалась. - Не бери в голову. Скажи нам лучше, куда он отправился.

- Он принесет тебе что-то синее!

- Синее? Что ты имеешь ввиду?

- Да я почем знаю, мисс. Но Мэтт, он сказал так: он сказал, что у них там есть синий. И он принесет для тебя немного.

Женщина вновь показалась в дверном проеме и визгливо прикрикнула на своего сына, который тут же шмыгнул за дверь. Томас и Кира развернулись и начали путь обратно по своим же следам на грязной дороге в сторону дома. Молчаливые наблюдатели все так же скрывались в тени своих хижин. Зловонная атмосфера парила по-прежнему.

По дороге Кира шептала Томасу.

- Когда Мэтт исчез, я подумала было, что может быть скоро выяснится, что его тоже забрали. Как Джо.

- Если бы они забрали его, - предположил Томас, - мы бы знали его местонахождение. Он был бы у нас. В Здании.

Кира кивнула.

- И с Джо. Но они могли бы его запереть, так же, как Джо. Представляю, как бы он возненавидел такую жизнь.

- Мэтт нашел бы способ освободиться, - заметил Томас. - В любом случае, - добавил он, помогая Кире обойти лужу с дохлой крысой, - боюсь, они бы не захотели Мэтта. Мы им нужны только из-за наших талантов, а у него их нет. Ни одного.

Кира подумала об озорном мальчугане, о его благородстве, достоинстве и жизнелюбии, о его преданности своему маленькому четвероногому другу. Она думала о нем сейчас, пока он странствовал где-то там, разыскивая подарочки для своих новых друзей.

- Ох, Томас, - сказала она, - у него есть таланты. Он знает, как заставить нас улыбаться.

Только здесь, в этом ужасном месте не было никаких намеков на смех и никаких причин для веселья. Оглядываясь на нищету и убожество здешней жизни, Кира все время думала о заразительном смехе Мэтта. Она думала о чистой непорочности голоса маленькой Певчей и еще о том, что эти двое были, должно быть, единственными составляющими радости здесь, на Болотах. И вот теперь Джо у них отобрали. И Мэтт тоже ушел.

Ей не давал покоя вопрос, где бы он мог путешествовать. Совсем один, не считая собаки. В поисках синего.

18

День Собора был уже не за горами. Его приближение ощущалось во всем. Люди в деревне старались закончить работы, которыми были заняты и не спешили браться за новые. Кира заметила, что в ее родном ткацком доме материалы лежали свернутыми и сложенными в высокие пачки, а станки не были перенатянуты.

Общий уровень шума снизился, все были увлечены приготовлениями и, видимо, не хотели терять время на обычные ссоры.

Некоторые помылись.

В своей комнате Томас полировал Посох Певчего снова и снова. Он использовал густые масла и втирал их в дерево Посоха мягкой тканью. Гладкий и золотистый, он постепенно приобретал блеск и аромат.

Мэтт не возвращался. Уже минуло много дней с той поры, как он исчез. По ночам, перед тем как уснуть, Кира брала лоскуток, который так часто успокаивал ее страхи и даже отвечал на вопросы. Она обматывала его вокруг пальцев и старалась сконцентрироваться на Мэтте; она мысленно представляла смеющегося мальчугана и пыталась представить, где бы он мог сейчас находиться и не грозит ли ему опасность. От лоскутка исходили ощущения подбадривания, утешения. Но не ответ.

Временами они слышали голос маленькой певчей. Плач прекратился. Теперь эти звуки все больше походили на репетиции, одни и те же музыкальные фразы повторялись снова и снова. Хотя иногда, как если бы ей выдавалась минутка и она оставалась предоставленной себе самой, тонкий трогательный голосок начинал взлетать высоко в незнакомой мелодии, которая заставляла сердце Киры замирать от восторга.

Однажды ночью, с ключом, зажатым в руке, она пробралась вниз и навестила ребенка. Джо перестала спрашивать о своей маме и прижималась в темноте к Кире. Вместе они рассказывали друг другу короткие смешные истории. Смеялись. Кира гладила Джо по голове.

- Я могу стучать щеткой для волос, если мне нужно, - напоминала Джо, глядя на потолок.

- Да. И мы сможем прийти, - Кира погладила Джо по ее мягкой щеке.

- Хочешь, я спою для тебя? - спросила Джо.

- Как-нибудь, - сказала ей Кира, - но не сейчас. Мы не должны выдавать себя. Это должно оставаться нашим секретом, что я прихожу сюда.

- Я подумаю насчет песни, - ответила Джо, - и когда-нибудь я спою ее ужасно громко.

- Ладно, - смеялась Кира.

- Скоро будет Собор, - добавляла она торжественно.

- Да, знаю.

- Я буду сидеть прямо у сцены. Они так сказали.

- Тебе повезло! И ты все увидишь. Ты разглядишь даже чудесную Мантию Певчего. Я над ней поработала, - сказала ей Кира, - она удивительно хороша.

- Когда я буду Певчей, - поделился с Кирой ребенок, - я смогу сочинять свои, новые песни. Если хорошо выучу старые.

Когда Джамисон пришел в ее комнату, Кира сообщила ему, что починка Мантии завершена. Они вместе принялись раскладывать одеяние на столе, разглядывать ее работу, разворачивая манжеты и складки. Любуясь сложными линиями, швами и петлями и создаваемыми ими рисунками. Джамисон был явно доволен.

- Ты отлично справилась с этой работой, - сказал он, - особенно здесь.

Он показал на сцену, которая, как она помнила, стала особенно для нее трудной. Относительно небольшой участок Мантии изображал группу высоких зданий серого цвета. Здания рушились и оседали клубами пыли на фоне огненных взрывов. Кира угрохала уйму времени на сопоставление красных, оранжевых и нескольких серых оттенков. Сцена давалась с особым трудом. Она не имела ни малейшего представления о том, что это за сооружения. Сама она никогда не видела ничего подобного. Здание Совета, в котором они жили было единственным, которое она знала и оно было просто малюткой по сравнению с этими. Перед тем, как они были повержены, эти дома, должно быть, поднимались до самых небес, намного, намного выше деревьев.

- Это была самая трудная часть, - призналась она Джамисону. - Все здесь было так непонятно. Возможно, если я бы я знала больше об этих зданиях, о том, что с ними случилось... - смутилась Кира.

- Мне надо внимательнее слушать Песнь Бытия, - добавила она. Поначалу я всегда пребываю в таком восторге, но потом внимание начинает рассеиваться и не всегда получается сосредоточиться.

- Ты еще очень юна, - успокоил её Джамисон, - а Песнь очень, очень длинная. Никто не сохраняет внимание на протяжении всех частей, особенно дети.

- На этот раз я постараюсь, - сказала ему Кира, - в этом году я буду знать, на что обращать внимание, потому что теперь я знаю порядок сцен. Я буду слушать в ожидании этой сцены с падающими домами.

Джамисон прикрыл свои глаза. Губы его беззвучно зашевелились. Она начал напевать что-то с закрытым ртом и она узнала припев одной из частей Песни. Затем он проскандировал вслух:

Гори, гори, опустошенный мир

В пожаре яростной печи

В последней Преисподней,

Оскверненный

Он снова открыл глаза.

- По-моему, эта часть, - сказал он, - она начинается после... Э-э-э, кажется, я забыл слова, но я думаю, что дома рушатся именно в этой части. Разумеется, я слушаю Песнь намного дольше тебя.

- Я даже не могу представить, как Певчий смог это все выучить, - вздохнула Кира. На какой-то миг ей захотелось спросить его о запертом ребенке внизу. О будущей Певчей, которой тоже придется запомнить эту бесконечную Песнь. Но она заколебалась и момент был упущен.

- Ну, у него есть помощник, Посох, - сказал Джамисон, - и он начал свое обучение, когда был еще совсем маленьким. Много лет тому назад. И он репетирует постоянно. Пока ты готовила Мантию, он готовил свою ежегодную Песнь. Конечно, слова всегда все одни и те же, но я думаю, что каждый год он решает на какой части акцентировать наше внимание. Он упражняется целый год, планирует и репетирует ее исполнение.

- Где?

- У него есть специальные комнаты в другой части Здания.

- Я никогда не видела его за исключением времени Песни.

- Да. Он держится особняком.

Джамисон снова сосредоточился на Мантии, придирчиво разглядывая каждую секцию, желая удостовериться, что Кира ничего не пропустила. Служка принесла для них чай, и они сели вместе, разговаривая о Мантии и о ее сюжетах. Об истории, что она рассказывала и о временах стародавних, до Разорения. Джамисон снова закрыл глаза и принялся декламировать.

Все сме-тено

Разо-рено...

Бого- Та- Бал-

Тимор- Торон-

То- тоже больше нет…

Кира узнала и эти строки, одни из ее любимых. Хотя она их и не понимала. Ритмичные повторения гипнотизировали ее, как ребенка. Успокаивали. Отвлекали ее от тоски, которую она ощущала местами во время нескончаемой Песни.

- Бого- Та- Бал- Тимор- Торон-, - напевала она сама с собой временами.

- Что это значит, эти слова? - спросила она Джамисона.

- Я думаю, здесь перечисляются названия утраченных городов, - объяснил он.

- Я часто думаю, на что они были похожи. Тимор-, Торон - мне нравится, как это звучит.

- Это часть твоей работы, - сказал ей Джамисон, - с помощью своего искусства ты напоминаешь нам, как они выглядели.

Кира кивнула и разгладила Мантию снова, отыскивая трагически погибшие города, перемежающиеся полями бархатной зелени.

Джамисон поставил на стол свою чашку. Прошел к окну и посмотрел вниз.

- Рабочие все закончили. После Собора и Песни этого года ты сможешь начать готовить новые материалы для Мантии.

Встревоженная, она подняла на него глаза, надеясь понять по выражению его лица, что это он так шутит. Но Джамисон был вполне серьезен. Кира думала, что когда эта работа будет закончена, она сможет переключиться на свои собственные идеи - узоры, которые она чувствовала в своих пальцах, которые приходили к ней. Временами у нее чесались руки в желании немедленно приступить к этой работе.

- Мантия будет так повреждена за время Песни, что ее придется чинить по новой? - в волнении задала вопрос Кира, стараясь не показать, какой огорчительной была для нее эта мысль. Она хотела ему угождать. Он был ее Защитником. Но ей не хотелось бы продолжать заниматься этим ремонтом вечно.

- Нет, нет, - его голос был успокаивающим, - твоя мать год от года поддерживала Мантию в состоянии, пригодном для Песни. И теперь ты очень здорово переделала все места, нуждавшиеся в реставрации. Может быть, после Песни этого года будет только несколько случайных ниток, которые придется поправить.

- Тогда… - Кира была озадачена.

Джамисон потянулся в сторону Мантии и показал на незанятую пустоту на плечах.

- Здесь лежит наше будущее, - просто сказал он.

- И теперь ты расскажешь его нам, своими руками и нитками, - его глаза смотрели пронзительно и голос казался взволнованным.

Она попыталась скрыть свое потрясение.

- Так скоро? - пробормотала она. Он упоминал уже об этой грандиозной задаче. Но она думала, что когда она станет старше и у нее будет больше знаний, больше навыков. И вот тогда...

- Мы очень долго искали тебя, - сказал он и посмотрел на нее твердо и пристально, как если бы опасался, что она осмелится отказаться.

19

Все началось на рассвете. В комнате Киры с теневой стороны Здания уже сутра было слышно, как люди начали собираться. Она быстро закончила одеваться, провела щеткой по волосам и побежала на противоположную сторону корридора в комнату Томаса. Оттуда они вместе принялись наблюдать, как народу на площади становится все больше и больше.

Сегодня толпа была намного спокойнее, совсем не как накануне охоты. Даже младшие дети, как правило, непоседливые, льнули к рукам своих матерей и смирно ждали вместе со всеми. Киру разбудили не крики и шум толкотни, а шаркание ног многочисленных жителей, стекавшихся по узким улочкам, ожидающих, когда их начнут пускать в Здание. С дороги, ведущей с Болота, двигался медленный поток тамошних обитателей, ведущих за руки своих детей. С противоположного конца деревни, оттуда, где Кира жила со своей мамой подходили бывшие ее соседи. Среди них был овдовевший брат ее мамы со своим мальчиком, Дэном. Маленькой Мар не было с ними; возможно, ее кому-то отдали.

Обычно семьи были разделены. Члены ее вели жизнь обособленную, дети бегали без присмотра, родители занимались каждый своей работой. Но сегодня мужья стояли рядом с их женами и дети со своими семьями. Все выглядели торжественно в ожидании чего-то особенного.

- А где же Посох? - спросила Кира, оглядывая комнату Томаса.

- Они забрали его вчера.

Кира кивнула. Мантию тоже забрали вчера. И хотя Кира и была утомлена этой работой, ее комната выглядела словно бы опустевшей, теперь, когда Мантию унесли.

- Нам надо спускаться вниз? - спросила она, хотя ее и не радовала перспектива присоединиться к толпе.

- Не надо. Они сказали, они придут за нами. Я спросил Служку, которая принесла мой завтрак.

- Смотри! - показал Томас. - Там, позади. Смотри, прямо под деревом у ткацкого дома. Это не мама Мэтта?

Кира проследила за его пальцем и разглядела ту самую тощую женщину, что так на них пялилась из своей неряшливой хижины. Сегодня она была вымытой и опрятной. За руку ее держал знакомый ребенок, показавшийся им таким похожим на Мэтта. Оба замерли в ожидании, как и другие семьи. Но с ними не было второго ребенка. Не было Мэтта. Волна печали пробежала по Кире, чувство утраты.

То здесь, то там Кира мало-помалу узнавала знакомые лица; Ткачихи, каждая с мужем, ребенком; Мясник, чистый для разнообразия со своей женой и двумя высокими сыновьями. Сегодня здесь собралась вся деревня, только некоторые опоздавшие все еще спешили по переулкам.

Произошло едва видимое движение и толпа качнулась вперед. Людское море внизу подернулось рябью, задвигалось, заволновалось, словно вода у берегов.

- Должно быть, открыли двери, - сказал Томас, высовываясь из окна, что бы получше видеть.

Вместе они смотрели, как вся деревня один за другим входит в раскрытые настеж двери. Наконец, когда толпа снаружи почти полностью скрылась под сводами Здания и бормотание голосов вперемешку с шарканьем ног доносились теперь откуда-то изнутри, в дверях комнаты Томаса появился знакомый Служка и подал им знак рукой.

- Время пришло, - сказал он.

С самого дня своего суда много месяцев тому назад Кира не видела Зала Совета, если не считать того случая, когда она искала Джамисона и мельком глянула в приоткрытую дверь. В тот день в изобилующую нишами комнату вошла осиротевшая девочка, прохромала по ее центральному проходу голодная, одинокая и наполненная страхами за свою жизнь.

Сегодня обстоятельства были совершенно другими. И хотя она точно так же опиралась на свою палку, она была спокойной, чистой, здоровой. Их с Томасом провели через боковой вход рядом с амвоном, так что они сразу увидели лица зрителей, смотрящих прямо на них.

Служка указал им на ряд деревянных стульев по левую руку пониже амвона, лицом к публике. На другой стороне был другой, более длинный ряд кресел и Кира разглядела членов Совета Старейших, уже расположившихся там. Джамисон был среди них.

Едва не позабыв об обычае, она торопливо склонила голову в сторону Священной Реликвии, установленной на возвышении. Затем пошла вслед за Томасом и вместе они заняли свои места на стульях. По Залу пробежал легкий ропот и Кира почувствовала, как лицо ее заливает краска. Ей не нравилось выделяться. Ей было неловко сидеть здесь, на виду у всей публики. В голове снова раздался насмешливый голос одной работницы из ткацкого дома “Мы не нужны ей больше”.

Это неправда!

Вы все мне нужны. Мы с вами нужны друг другу.

Вглядываясь в многолюдную темноту Зала, Кира вспоминала прошедшие годы, когда они с матерью посещали Собор. Им всегда приходилось сидеть позади, откуда не было ни видно, ни слышно. Она терпеливо высиживала всю церемонию, время от времени привставая со своего сиденья, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть поверх спин и голов зрителей, и может быть заметить, как промелькнет Певчий. Ее мама, как она помнила, всегда оставалась внимательной и почтительной и мягко сдерживала ее, когда она вертелась на стуле. Но Собор и Песнь были чересчур долгими и утомительными для детей.

Люди в переполненном Зале, хотя и старались вести себя сдержанно, все же ерзали на своих сиденьях и перешептывались, но успокоились наконец, когда Кира и Томас вошли и заняли свои места. Все ждали. Наконец, в тишине, четырехсложный Старейший, которого Кира не видела со дня своего суда и имя которого она до сих пор не могла хорошенько запомнить (возможно Бартоломью), поднялся со своего места. Он вышел на середину амвона и приступил к ритуалу, с которого всегда начиналась ежегодная церемония.

- Собор начинается, - провозгласил он.

- Мы прославляем Святую Реликвию, - сказал он, повернулся в сторону возвышения и поклонился. Вся публика склонилась почтительно в сторону скрещенной деревянной конструкции.

- Я представляю Совет Старейших, - сказал он затем и кивнул в сторону ряда мужчин и Джамисона. Вместе, всей группой они поднялись с кресел. На один миг Кира замешкалась, стараясь припомнить, полагается ли зрителям в этот момент аплодировать. Но толпа оставалась безмолвной, только некоторые, как ей показалось, кивнули в сторону Совета Старейших в знак уважения.

- Впервые я представляю Гравера будущего, - он показал в сторону Томаса, выглядевшего смущенным.

- Встань, - прошептала не размыкая рта Кира, догадываясь интуитивно, что это было бы правильным жестом. Томас встал неуклюже, переступая с ноги на ногу. Головы вновь склонились в знак уважения. Он сел обратно.

Она понимала, что будет следующей и начала потихоньку нащупывать свою палку, которая стояла прислоненной за стулом.

- Впервые я представляю Швею, Декоратора будущего.

Кира встала так ровно, как только могла и была награждена кивками, как Томас. Она села снова.

- Впервые я представляю Певчую будущего. Придет день, когда она будет носить Мантию.

Боковая дверь снова открылась и взгляды всех поселян обратились в ее сторону. Двое Служек мягко подталкивали Джо вперед, показывая на незанятый стул. Девочка, одетая по случаю праздника в новый, хотя и неукрашенный сарафан, выглядела сконфуженной и почти что напуганной. Но вот глаза ее отыскали Киру и Кира поманила ее, улыбнувшись. Губы Джо растянулись в ответной улыбке и она поспешила занять место рядом.

- Пока еще не садись, - прошептала ей Кира, - встань и посмотри на людей. Будь поуверенней.

С застенчивой, но широкой улыбкой, смущенно потирая одной ногой лодыжку другой, Певчая будущего стояла, обратившись лицом к битком набитому залу. Ее улыбка, неуверенная поначалу, постепенно стала довольной и заразительной. Люди в Зале невольно заулыбались в ответ.

- Теперь можешь сесть, - снова шепнула Кира.

- Подожди, - заупрямилась Джо. Она подняла свою ручку и помахала публике, одними пальчиками. Журчание легких смешков прокатилось под сводами Зала.

Затем Джо развернулась и водрузилась на стул.

- Я им слегка помахала, - поделилась она с Кирой.

- И наконец, я представляю нашего Певчего, Носящего Мантию, - провозгласил Старейший и люди затихли.

Певчий, одетый в величественное облачение и держащий старинный Посох в своей правой руке, явился с другой стороны. Толпа ахнула. Разумеется, они уже видели его самого. И они видели Мантию. Но в этот раз все было немного иначе благодаря той работе, которую проделала Кира над древним орнаментом. Певчий шествовал в направлении амвона и полы Мантии блестели и переливались в свете факелов; краски вышитых сцен сияли бесчисленным многообразием оттенков. Золотые и ярко-желтые перетекали в оранжевые, красные, от бледно-розового до темно-пунцового на фоне зеленых полей рассказывали историю Мира и его Разорения. Вот он повернулся, что бы взойти по ступеням на вершину амвона и Кира увидела обширное пустое пространство на спине и плечах Певчего, пустоту, которую ее призвали заполнить. Будущее, которое ей самой теперь предстоит выбрать.

- Что это за звук? - проворчал Томас.

Кира была поглощена созерцанием Мантии и тем, что она значила для нее. Но теперь она тоже услышала что-то: монотонный, прерывающийся металлический звон. Вот он прекратился. И снова, волочащийся лязг.

- Не знаю, - ответила Кира шепотом.

Певчий развернулся, оказавшись в центре амвона. Теперь, после едва заметного поклона Реликвии он стоял лицом к публике. Он перебирал пальцами по своему Посоху, словно нуждался в его руководстве. Лицо его было бесстрастной, ничего не выражающей маской. Затем он закрыл глаза и начал делать глубокие вдохи и выдохи.

Таинственный звон прекратился. Кира жадно ловила звуки, но больше уже ничего не могла расслышать. Глядя на Томаса, она пожала плечами и откинулась на спинку стула, приготовившись слушать. Посмотрела на Джо. Глаза ребенка тоже были закрыты, и она одними губами выговаривала начальные строки.

Певчий отвел в сторону руку и Кира, зная Мантию поняла, что он показывает рукав, изображающий возникновение Мира: разделение земли и воды, появление птиц и морских рыб, вышитых тончайшими строчками вдоль границы левого обшлага вытянутой сейчас руки. С гордостью она ощутила благоговейное восхищение публики, впервые увидевшей Мантию в этом году.

Он начал сильно и чисто. Пока без мелодии. Песнь начиналась с монотонного речитатива. Кира помнила, что постепенно появятся и мелодии. Грустные лирические отрывки будут продолжаться жесткими фразами с быстро скачущим ритмом. Но зарождаться музыка будет неторопливо, как Мир. Песнь брала начало от Сотворения, случившегося так много веков назад.

- В начале...

20

Томас пихнул Киру локтем и многозначительно показал куда-то глазами. Кира глянула в том направлении и заулыбалась, глядя на Джо. Такая взбудораженная и непоседливая поначалу, теперь она мирно посапывала, развалившись в своем большом кресле.

Было позднее утро, Песнь продолжалась уже много часов и дремала сейчас наверняка не одна Джо.

Кира удивлялась, как сама она до сих пор не заскучала. Все дело, наверное, было в том, что для нее Песнь была чем-то вроде экскурсии по узорным полам Мантии. Певчий пел, удерживая на весу то одну, то другую часть своего облачения, а она вспоминала сцену за сценой и дни, проведенные в работе над ними, копание в нитках в поисках точного цвета. Хотя ей пока удавалось концентрировать свое внимание на Мантии, иногда вдруг ее ум перескакивал на посторонние мысли, на ту задачу, что маячила впереди. Теперь, когда материалы старой Крашеи почти что закончились - и самой женщины больше не было рядом - Кире оставалось только надеяться, что она будет в состоянии вспомнить и приготовить краски самостоятельно. Ведь не зря Томас гонял ее снова и снова по своим записям на дощечках.

Кира не говорила об этом никому, даже Томасу, но недавно она вдруг заметила, к своему удивлению, что у нее получается прочитать некоторые из записанных ими слов. Как-то раз, следя за его пальцем, ползущему по странице, она обратила внимание, что Смертельник и Смешанный начинаются одинаково, с закрученной кверху скобки. И продолжаются они одинаково, линией, изогнутой наподобие мостика. Это была словно игра, находить и узнавать знаки, которые производят звуки. Запрещенная игра, если быть точной. Но Кира часто ловила себя на мысли о том, что пока Томас не видит, ей нравится разгадывать эти загадки и видеть, как непостижимые прежде паззлы постепенно складываются перед ней.

Певчий добрался до мирной части, до одной из эпох, следующих за очередным разрушением Мира, во время которого лед - белые и серые пласты его, выполненные из столь мелких стежков, что они образовывали не текстуру, а гладкую сверкающую поверхность - завалил все человеческие поселения. Кира видела лед только изредка, в самые холодные месяцы. Когда дождь со снегом нападал на деревню, ломая ветви деревьев, и река замерзала у своих берегов. Но она помнила тот озноб, охвативший ее, когда она работала над этой секцией. И какое она почувствовала облегчение, когда за границами ледяной катастрофы вновь разлилась зелень и наступили мирные, плодородные времена.

Лед и холод предшествовашей эпохи делали голос Певчего суровым и угрожающим, но теперь он вольно стелился по зеленым полям, мелодичный, бескрайний и успокаивающий.

Томас снова пихнул ее локтем. Она посмотрела на Джо, но ребенок по-прежнему мирно спал.

- Посмотри на проход справа, - прошептал Томас.

Кира повернула голову в сторону Зала и ничего не увидела.

- Продолжай наблюдать, - пробормотал Томас.

Голос Певчего не смолкал. Кира наблюдала за боковым проходом. Вдруг она разглядела какое-то движение. Там что-то кралось. Скрытно, медленно, останавливаясь время от времени и выжидая; и, выждав, продвигаясь снова вперед.

Головы зрителей закрывали от нее это движение. Кира наклонилась немного правее, вглядываясь в темноту Зала, уповая на то, что Старейшие не заметят, что происходит что-то не подобающее. Она быстро на них посмотрела, но кажется все они были сфокусированы на фигуре Певчего.

Оно двинулось снова и теперь уже стало ясно, что там человек, маленький человек, крадущийся как животное, на всех своих четырех конечностях. Кира видела, как зрители, сидящие с краю прохода, тоже начали замечать эти передвижения, хотя и сидели, не отрывая глаз от амвона. На короткое время плечи слегка поворачивались, люди кидали быстрые взгляды, выражавшие удивление. Маленький человек проползал вперед снова, осторожно, бесшумно прокрадываясь ближе к первому ряду.

По мере его приближения Кире становилось все легче наблюдать за происходящим без смены позиции, поскольку ее стул смотрел прямо на аудиторию в стороне от амвона. Наконец, незванный гость достиг края первого ряда. Он перестал пробираться вперед, опустился на корточки и посмотрел в сторону Певчего - в сторону Киры, Джо, Томаса - со знакомой ухмылкой. Сердце Киры забилось сильнее от радости.

Мэтт! Она не смела заговорить вслух, но произнесла его имя беззвучно.

Она пошевелила пальцами волнообразно.

Певчий перебрал рукой вверх по Посоху, нащупал нужное место и продолжал.

Мэтт улыбнулся и разжал одну из ладоней, предлагая ей что-то. Но освещение было слишком уж тусклым; Кира не разобрала, что он держит. Он поднял руку повыше, показывая ей это с важным видом. Она слегка покачала головой, давая понять, что не понимает, что бы это могло быть. Затем, чувствуя себя виноватой за то, что отвлеклась и пропустила часть Песни, она развернулась в сторону амвона и Певчего. Скоро, знала она, будет антракт, перерыв на обед, и она найдет способ выйти к ребенку и выразить свой восторг по поводу того, что он принес. Что бы там ни было.

Кира слушала голос Певчего. Он выводил песнь жнецов о безмятежных, изобилующих урожаями временах, о праздничных пирах и застольях. Эта часть Песни совпадала с ее нынешними ощущениями. Она полностью растворилась в чувстве радости и облегчения теперь, когда Мэтт вернулся и снова был в безопасности.

Когда она глянула в сторону Зала, он уже пробрался обратно и проход был снова пуст.

- Может новая Певчая разделить обед с Томасом и со мной?

Это был полдень. Дневной перерыв. Продолжительное окошко на отдых в ходе Собора. Служка обдумала вопрос Киры и согласилась. Они покинули Зал через ту же боковую дверь в компании с проснувшейся, зевающей Джо, поднялись по ступеням в комнату Киры и принялись ждать, пока им принесут их обед. На площади под окном люди будут есть свою пищу, захваченную ими с собой и обсуждать Песнь. Они будут есть в предвкушении следующей части, времени войн, столкновений и смерти. Кира хорошо его помнила: яркие капли крови, багряные узелки. Но сейчас она постаралась выбросить все это из головы.

Пока Томас и Джо с энтузиазмом занимались обильным обедом, появившемся на подносах, она перешла в комнату Томаса, что бы глянуть вниз из окна и пробежать глазами по публике в поисках вечно невымытого ребенка и его верной собаки с куцым хвостом.

Но, как оказалось, не было никакой нужды искать его, глядя в окно. Оба они уже сидели и ждали ее в комнате Томаса.

- Мэтт! - воскликнула Кира. Она отставила в сторону свою палку, кинулась на кровать и обхватила его своими руками. Прутик приплясывал у ее ног, горячий нос и мокрый язык увлажняли ее щиколотки.

- Я был в ужасно дальнем походе, - проговорил Мэтт с гордостью.

Она фыркнула и улыбнулась.

- И конечно же, ты не мылся ни разу, пока тебя не было.

- Там мыться мне было некогда, - ответствовал мальчик.

- Я принес для тебя подарочек, - тут же добавил он, сверкая глазам от нетерпения.

- Да, что это было такое, что ты держал в руке на Соборе? Я не смогла разглядеть.

- Я принес тебе две вещи. Большую и маленькую. Большая скоро появится. Но маленькая у меня здесь, прямо в моем кармашке, - он порылся рукой в своем необъятном кармане и вынул на свет полную горсть орехов и высушенного кузнечика.

- Ммм, нет. Должно быть с другой стороны, - Мэтт сконфуженно отложил кузнечика на пол для Прутика. Тот схватил его своими зубами и употребил с хрустом, от которого Киру всю передернуло. Орехи посыпались на кровать. Мэтт погрузил свою руку в противоположный карман и с победоносным видом вытянул из него что-то.

- Вот, пожалуйста! - он протянул ей вещицу.

Она приняла сложенную вещь с любопытством и начала отлеплять от нее засохшую грязь с листьями. Затем, пока Мэтт наблюдал за ней с гордостью и наслаждением, заливавшими его лицо, она развернула ее и поднесла на свет из окна. Квадратик замызганной, изорванной ткани. Ничего больше. И, тем не менее, это было для неё всё.

- Мэтт! - проговорила Кира голосом, сдавленным от благоговения, - Ты нашел синий!

Он сиял.

- Это было там, где она и сказала.

- Где кто сказала?

- Она. Старушка, которая делала краски. Она же сказала, что вон там где-то есть синий, - Мэтт ерзал от возбуждения.

- Аннабелла? Да, помню. Она так говорила, - Кира разгладила ткань на столе, рассматривая ее. Темно-синий был чистым, насыщенным и равномерным. Цвет неба. Цвет мира.

- Но как ты догадался, где именно? Как ты понял, куда надо идти?

Он пожал плечами и усмехнулся.

- Я вспомнил, куда она показала. И просто пошел туда. Там оказалась дорога. Но идти пришлось далековато.

- И опасно, Мэтт! Там же кругом леса!

- Там не опасно.

Там нет никаких зверей, - сказала ей Аннабелла.

- Мы с Прутиком все шли и шли. Прутик, он ел жуков. А я - у меня было немного еды, что я прихватил с собой.

- Взял у своей мамы...

Он виновато развел руками.

- И все же ее оказалось недостаточно. После того, как все закончилось, я в основном ел орехи.

- Но я бы тоже мог питаться жуками, если б пришлось, - добавил он, хвастаясь.

Кира прислушивалась вполуха к его истории и продолжала разглаживать клочок ткани. Она так мечтала о синем. И вот он здесь, в ее власти.

- Затем, когда я достиг места, те люди, они мне дали еды. У них там навалом.

- Но при этом нет ванной, - поддразнила мальчика Кира.

Мэтт почесал свои грязные лодыжки с достоинством, проигнорировав эту шпильку.

- У них глаза на лоб вылезли, когда они увидели, как мы пришли. И они дали мне еды в избытке. И Прутику тоже. Им понравился Прутик.

Кира опустила глаза на собаку, спящую у ее ног и погладила его ласково кончиком своей сандалии.

- Еще бы. Всем нравится Прутик. Но, Мэтт...

- Что?

- Кто они, эти люди, у которых есть синий?

Он пожал своими худыми плечами и наморщил лоб с выражением безразличия.

- Да я почем знаю! - сказал он. - Там у них все переломанные. Но еды при этом навалом. И у них там очень красиво.

- Что ты имеешь виду, переломанные?

Он показал на ее хромую ногу.

- Вроде тебя. Некоторые не могут нормально ходить. Другие сломаны по-другому. Не все, конечно. Может быть, это делает их такими спокойными и беззащитными, эти их травмы?

Озадаченная его описанием, Кира ничего не ответила. Боль делает тебя сильной, говорила ей ее мама. Она не сказала беззащитной или спокойной.

- В любом случае, - продолжал Мэтт, - они знают, как делать синий, определенно.

- Определенно, - отозвалась Кира.

- Я думаю, что теперь я тебе больше нравлюсь? - он ухмыльнулся ей и она рассмеялась и отвечала, что он нравится ей больше всех.

Мэтт подбежал к окну. Там он приподнялся на цыпочках и уставился куда-то вдаль. Толпа была все еще там, но складывалось впечатление, что он разглядывает что-то за ней. Он нахмурился.

- Тебе нравится синий? - спросил он ее.

- Мэтт, - сказала она горячо, - он великолепный. Спасибо тебе.

- Этот подарок был маленький. Но скоро прибудет большой, - сказал он, продолжая вглядываться куда-то через окно, - немного позже.

Он повернулся.

- Дашь мне поесть? - спросил он, - если я вымоюсь?

Когда их вызвали на послеполуденную часть Собора, Мэтт с Прутиком остались в комнате Томаса. На этот раз они были провозглашены и усажены на места с меньшей помпезностью; теперь Старейшему уже не было нужды представлять их во всех подробностях.

Но Певчий, выглядевший посвежевшим после перерыва и отдыха, произвел церемониальный вход снова. Он поднял свой Посох, задержавшись у подножия амвона и аудитория зааплодировала ему в знак признания его выдающегося выступления этим утром. Выражение его лица не изменилось. Оно не менялось весь день. Ни гордости, ни улыбки. Он просто стоял, внимательно глядя на публику, на людей, для которых Песнь была реальной историей, историей их потрясений, падений, ошибок. Так же, как и рассказом о новых испытаниях и надеждах. Кира и Томас аплодировали вместе со всеми и Джо, подражая им, энергично хлопала своими ладошками.

Пробиваясь сквозь грохот аплодисментов, по мере того, как Певчий взбирался по ступеням амвона, Кира посмотрела на Томаса. Они слышали его снова. Монотонный, волочащийся металлический звук. Все тот же звук, который они заметили утром, перед началом Песни.

Кира оглядывалась по сторонам. Но никто больше не обращал внимания на неровный, тяжелый стук. Жители наблюдали за Певчим, как он глубоко дышит и собирается с силами. Он переместился в центр амвона, прикрыл глаза и перебирал пальцами по Посоху, в поисках нужного места. Казалось, он едва заметно колеблется.

Вот! Она услышала его снова. Затем, почти что случайно и на одну только секунду она мельком разглядела это. Внезапно и с ужасом она поняла, что это был за звук. Но наступила тишина. А за ней началась Песнь.

21

- Что случилось, Кира? Скажи!

Собор подошел к концу. Томас шел за ней вверх по ступеням. Джо отправилась в свою комнату в сопровождении Служки, сразу же после волнующего момента ее триумфа.

В завершение праздника, когда вся аудитория поднялась со своих мест и пропела в один голос с Певчим величественное “Аминь! Да будет так”, которое всегда знаменовало собой окончание Песни, Певчий поманил рукой девочку. И хотя ребенок то нетерпеливо ерзал, то дремал на протяжении долгих часов Песни, она зыркнула на него так, словно только очнулась и когда стало понятно, что он подзывает ее присоединиться к нему, соскочила со своего стула и охотно подбежала к амвону. Она стояла рядом с ним и сияла от удовольствия, помахивая маленькой ручкой. А люди, отбросившие торжественность и приличия, свистели и топали ногами в знак высочайшей признательности.

Кира же оставалась неподвижной и молчаливой, ошеломленной своим новым знанием, тяжелым, мрачным предчувствием.

Этот страх и уныние оставались с ней и теперь, когда она с трудом ковыляла по лестнице и Томас упрашивал ее объяснить, что с ней не так. Кира сделала глубокий вдох и приготовилась рассказать ему, что она видела.

Но в конце лестничного пролета они были прерваны взглядом Мэтта, выглядывавшим из распахнутой двери Кириной комнаты. Он широко улыбался и нетерпеливо приплясывал с ноги на ногу.

- Он прибыл! - прокричал Мэтт, - главный подарок!

Кира вошла в комнату и остановилась, как вкопанная. Она с любопытством уставилась на незнакомца, сидевшего на стуле, устало ссутулившегося. По его вытянутым ногам можно было сказать, что мужчина был довольно высок. У него была седина в волосах, хотя он еще не был стар; три слога, подумала Кира, пытаясь классифицировать его каким-нибудь способом, который помог бы объяснить его присутствие здесь. Да, три слога, решила она. Примерно как Джамисон. Быть может, того же самого возраста, что и брат ее матери.

Она пихнула локтем Томаса:

- Смотри, - прошептала она, обращая его внимание на цвет рубашки мужчины, - синий.

Незванный гость встал и повернулся на звук ее голоса и на непрекращающиеся всплески едва сдерживаемого азарта Мэтта. Кира коротко удивилась, почему он не встал, как только она вошла. Это было бы ожидаемым жестом даже для более невнимательного и невоспитанного чужака. А этот мужчина оказался учтивым и дружелюбным. Он слегка улыбнулся. И теперь она наконец разглядела, что он, на свою беду, слеп. Шрамы перекрещивали его лицо рваными линиями ото лба вниз, вдоль всей левой щеки. Глаза его были тусклыми и незрячими. Она никогда не видела человека, лишенного зрения, хотя слышала о таких вещах, случающихся в ходе болезни. Но раненые люди становились никчемными, их всегда отправляли в Пустошь.

Почему этот слепой остался в живых? Где вообще Мэтт его откопал?

И почему он теперь здесь?

Мэтт по-прежнему приплясывал по комнате в предвкушении.

- Я притащил его! - объявил он, ликуя. Он дотронулся до руки мужчины, требуя подтверждения. - Тебя привел я, скажи?

- Ты привел, - согласился мужчина. Его голос был нежен к ребенку, - ты был прекрасным проводником. Ты вел меня почти всю дорогу.

- Я вел его всю дорогу! - сообщил Мэтт, поворачиваясь к Кире и Томасу.

- Уже на подходе он захотел почувствовать себя в одиночестве. Я сказал ему, что он может взять Прутика в провожатые, но он пожелал пройти остаток пути самостоятельно. Так что он дал мне клочок ткани в подарок. Видишь? - Мэтт потянул за рубашку мужчины и показал подвернутый край на спине, от которого он оторвал тот кусочек.

- Мне жаль, - вежливо обратилась к мужчине Кира. Она чувствовала себя растерянной в его присутствии. - Ваша рубашка испорчена.

- У меня есть другие, - сказал он с улыбкой. - Он так долго ждал возможности показать тебе свой подарок. И я решил, что смогу добраться сюда и  самостоятельно. Я бывал здесь и раньше, но это было очень давно.

- И смотри! - Мэтт подпрыгивал от волнения, как маленькая собачонка. Он поднял с пола мешок, лежавший рядом со стулом, и в нетерпении потянул за шнурок.

- Нам будет нужно совсем немного воды, - сказал он, осторожно вытаскивая несколько увядших растений, - но с ними все будет в порядке. Они оживут как миленькие, когда мы дадим им попить.

- И ты никогда не догадаешься, что! - теперь он повернулся к слепому мужчине и подергал его за рукав, что бы быть уверенным, что он обращает внимание.

- Что? – подыграл Мэтту мужчина.

- У нее есть вода прямо здесь! Ты, должно быть, подумал, что мы понесем эти цветы на реку. Но прямо здесь, в комнате, если я открою ту дверь, у нее есть вода, которая бьет струей!

Он подскочил к двери и распахнул ее.

- Тогда возьми и цветы, - посоветовал мужчина, - и дай им попить.

Он повернулся к Кире и она, кажется, начала привыкать к сосуществованию с ним, в его темноте.

- Это дикая резеда, - объяснил он, - то растение, который использует мой народ для приготовления синей краски.

- Твоя рубашка красивая, - пробормотала она, и он улыбнулся снова.

- Мэтт говорил мне, что у нее тот же оттенок, что и у неба утром погожего дня в начале лета, - сказал он.

Кира согласилась, кивая.

- Да, - прибавила она вслух, - это так, точно!

- Я буду считать, что ее цвет почти такой же, как у лепестков ипомеи, - сказал мужчина.

- Да, это правда! Только откуда...

- Я не всегда был незрячим. Я помню такие вещи.

Они услышали звук льющейся из крана воды.

- Мэтт? Не утопи их! - позвал мужчина, - Это будет непросто - вернуться, что бы набрать еще.

Он повернулся обратно к Кире.

- Я был бы рад принести больше, конечно. Но я думаю, тебе это вряд ли понадобится.

- Пожалуйста, - сказала Кира, - сядьте. И мы пошлем за едой. Все равно уже время ужина. - Даже в своем замешательстве она пыталась не забывать об элементарных приличиях. Человек принес ей подарок огромной значимости. Почему он это сделал, она пока не могла разобрать. И как это, должно быть, было непросто, проделать такую дорогу без глаз и без провожатого, с непоседливым мальчиком и такой шебутной собакой.

И потом, когда Мэтт унесся вперед со своим долгожданным кусочком синего слепой мужчина шел вообще в одиночестве. Как это было возможно?

- Я позову Служку и распоряжусь, - подал голос Томас.

Мужчина испуганно оглянулся.

- Кто это? - спросил он, услыхав новый голос.

- Я живу дальше по корридору, - объяснил Томас, - я работаю над Посохом Певчего, а Кира занимается Мантией. Может быть, вы не знаете о чем идет речь, но Собор закончился только что, и это на самом деле важно...

- Я знаю о нем, - сказал мужчина, - я все о нем знаю.

- Пожалуйста, не надо посылать за едой, - серьезно добавил он. - Никто не должен знать, что я здесь.

- Еда? - спросил Мэтт, появляясь из ванной комнаты.

- Я попрошу их принести ужин в мою комнату на другом конце корридора и никто ничего не узнает, - предложил Томас, - мы все поделимся с вами. Там всегда еды больше, чем нужно.

Кира кивнула ему, соглашаясь, и Томас вышел из комнаты, что бы позвать кого-нибудь из Служек. Мэтт, всегда серьезно относившийся к перспективе получить немного еды, отправился следом за ним.

Кира осталась одна с незнакомцем в синей рубашке. По его позе можно было сказать, что он чувствовал себя очень уставшим. Она присела с краю кровати, развернувшись к нему и попыталась отыскать в голове подходящие слова для начала беседы.

- Мэтт хороший мальчик, - сказала она после минутной паузы, - но в спешке он позабыл о многих важных вещах. Он не сказал вам мое имя, я Кира.

Слепой покивал.

- Я знаю. Он все мне о тебе рассказал.

Она подождала. Наконец, в тишине, она добавила.

- Он не сказал мне, кто вы.

Мужчина смотрел своими невидящими глазами в какую-то точку за спиной Киры. Он попытался заговорить, запнулся, сделал вдох и остановился.

- Уже начинает темнеть, - вымолвил он наконец. - Я сижу возле окна и могу чувствовать изменения в освещении.

- Да.

- Я так и нашел путь сюда после того, как Мэтт покинул меня на границе деревни. Мы планировали подождать и явиться лишь ночью, когда стемнеет. Но вокруг не оказалось людей, так что это было вполне безопасно для нас - прийти засветло. Мэтт догадался, что сегодня Собор.

- Да, - сказала Кира, - он начался рано утром. Он не собирается отвечать на мой вопрос, решила она.

- Я помню Соборы. И я помню дорогу. Деревья стали повыше, конечно. Но я чувствую тени. Я могу придерживаться середины дороги, ориентируясь по тому, как падает свет.

Он слегка усмехнулся и доверительно присовокупил:

- Я могу ориентироваться по запаху мясницкой лавки.

Кира кивнула и тоже хихикнула.

- И когда я шел мимо ткацкого дома, я чувствовал запах тканей, сложенных там и дерево их станков.

- Если бы женщины были еще на работе, я бы узнал знакомые звуки, - языком, прижатым к небу он воспроизвел глухие щелчки челнока и затем - шорох нитей, впрядаемых в ткань.

- Так что я проделал остаток пути в одиночку, а после меня встретил Мэтт и проводил в твою комнату.

Кира подождала и спросила:

- Зачем?

Он дотронулся до своего лица. Провел рукой по шрамам, нащупывая края. Затем прошелся вдоль рваной кожи от низа левой щеки в направлении шеи. Наконец, добравшись до ворота синей рубашки он вытянул на свет плетеный шнурок, спрятанный под одеждой. Когда он поднял его, зажатый в руке, она увидела полированную половинку камня, точно такую же, как у нее.

- Кира, - сказал он. Но теперь ему уже не было нужды говорить, потому что она и так знала, - меня зовут Кристофер. Я твой отец.

Потрясенная, она уставилась на него. Она смотрела в его загубленные глаза и видела, что они все еще могут плакать.

22

Кристофер ночевал в неком тайном укрытии, в которое Мэтт отвел его ночью. Но прежде, чем попрощаться с Кирой и пойти спать, он рассказал ей свою историю.

- Нет, это был не зверь, - сказал он в ответ на ее первый вопрос, - это был человек.

- Там не было никаких зверей, - сказал он. И голос его был таким же уверенным, как у Аннабеллы. Там нет никаких зверей.

- Но, - хотела прервать его Кира, что бы возразить своему отцу, ведь Джамисон говорил ей: Я видел, как твоего отца утащили звери. Но она передумала и продолжала слушать.

- О, в лесах полно диких тварей. Конечно. Мы охотились на них ради еды. Мы по-прежнему это делаем. Олени, белки и зайцы, - он вздохнул, - в этот день случилась большая охота. Мужчины собрались для раздачи оружия, у меня было копье и мешочек с едой. Катрина приготовила еды для меня. Она все время так делала.

- Я знаю, - прошептала Кира.

Казалось, он не слышит ее. Казалось, глядит своими пустыми глазами назад в прошлое.

- Она ждала ребенка, - сказал он, улыбаясь, и проиллюстрировал это, проведя рукой в воздухе вокруг собственного живота. Каким-то загадочным образом Кира почувствовала саму себя маленькой внутри этой окружности, изображенной его ладонью, внутри воспоминания о своей собственной матери.

- Мы выдвинулись обычным манером: сперва сообща, группами, потом разделившись на пары, а в итоге оставшись по одному, прислушиваясь к звукам и углубляясь все дальше в лес.

- Тебе было страшно? - спросила Кира.

Он отряхнулся от неторопливого течения воспоминаний и улыбнулся:

- Нет, нет. Там не было никаких опасностей. Я был опытным охотником. Одним из лучших. Мне никогда не было страшно в лесу.

Затем он наморщил лоб.

- Хотя я должен был быть осторожнее. Я знал, что у меня есть враги. Есть соперники. Дело всегда было в зависти. Здесь это было правилом жизни. Возможно, так оно есть и сейчас.

Кира кивнула. Затем она вспомнила, что ему не видны ее жесты.

- Правда, - сказала она, - это все еще так.

- Меня должны были вскоре выбрать в Совет Старейших, - продолжал он, - это работа связана с огромной властью. Другие тоже желали получить эту должность. Я догадывался, что было так. Хотя, кто знает? Здесь всегда царила вражда, жестокие споры. Я не задумывался об этом уже очень давно, но теперь я вспоминаю и ярость и ругань, даже в то утро, когда оружие было уже роздано -

Кира сказала ему:

- Да, я видела это недавно. Накануне охоты. Драки и споры. У них так всегда. Это в обычае у мужчин.

Он пожал плечами.

- Значит, с тех пор ничего не изменилось.

- Как это могло измениться? Ведь все именно так и устроено. Это первое, чему учатся малыши, хватать и толкаться. Это единственный способ. Только так люди и могут получить то, что им нужно. Я бы тоже стала такой, если бы не мои ноги, - сказала Кира.

- Твои ноги?

Он не знал. Откуда ему было знать?

Она почувствовала себя смущенной из-за того, что ей придется ему рассказать.

- Одна нога у меня вывихнута. Я родилась такой. Они хотели отнести меня в Пустошь, но моя мама сказала им - нет.

- Она бросила вызов? Катрина? - он смотрел в ее сторону и улыбался, - и она победила!

- Ее отец был еще жив и он был уважаемым, как рассказала мне мама. Так что, они разрешили ей оставить меня. Возможно, они просто подумали, что я умру все равно.

- Но ты была сильной.

- Мама сказала, что моя боль делает меня такой сильной, - произнося эти слова, она уже не испытывала больше смущения. Место смущения заняла гордость и ей очень хотелось бы, что бы ее отец тоже гордился ею.

Он протянул к ней свою руку и она обхватила ее своими ладонями.

Ей хотелось бы, что бы он продолжал. Ей надо было знать, что с ним случилось. Она терпеливо ждала.

- Я не знаю наверняка, кто это был, - объяснил он, - я могу только предполагать. Я только знаю, что он горько завидовал. По всей вероятности, он бесшумно подкрался сзади, пока я стоял, сосредоточившись на олене, которого выследил. Он напал на меня; сначала ударил дубинкой по голове, так что я был оглушен и потерял сознание. А затем и ножом. И оставил меня умирать.

- Но ты остался в живых. Ты оказался сильнее, - Кира крепко сжала его ладонь.

- Я очнулся на Пустоши. Я решил, что это Падальщики отнесли меня туда и оставили, как они всегда поступают. Ты когда-нибудь была в Пустоши?

Кира кивнула. Затем, вновь вспоминая его слепоту, добавила вслух.

- Я была, - она должна будет ему рассказать, когда и почему. Но не сейчас.

- Я должен был там умереть. Я не мог двигаться, не мог видеть. Я был полностью дезориентирован и растерян. Я хотел умереть.

- Но той ночью, - продолжал он, - на Пустошь пришли чужаки.

- Сперва я принял их за Землекопов. Я попытался сказать им, что я все еще жив. Но когда они заговорили, я услыхал голоса чужаков. Они использовали наш язык, но у них был отличный от нашего говор, с немного пониженным ритмом. Даже будучи безнадежно раненым, я отчетливо слышал разницу. И еще их голоса были мягкими и певучими. Они влили что-то мне в рот, похоже, напиток из трав. Он притупил мою боль и помог мне уснуть. Они положили меня на носилки, которые сделали там же из толстых веток -

- Кем они были? - прервала его Кира, завороженная, не в силах сдержаться.

- Тогда я не знал. Я не мог их увидеть. Мое зрение было повреждено и я был почти без сознания от боли. Но я мог слушать их успокаивающие голоса. Так что, я выпил ту жидкость и дал им позаботиться обо мне.

Киру поразил этот рассказ. За всю свою жизнь в деревне она никогда не встречала людей, способных на такие поступки. Она не знала никого, кто был бы готов добровольно успокоить, утешить и поддержать тяжело раненого. Или кого-то, кто бы знал, как.

За исключением Мэтта, тут же спохватилась она, припоминая, как мальчик возвращал свою израненную собаку обратно к жизни.

- Они унесли меня далеко в лес, - продолжал Кристофер, - дорога туда заняла несколько дней. Я просыпался и засыпал и просыпался снова. Каждый раз, когда я просыпался, они говорили со мной, обрабатывали мои раны, давали мне пить, давали лекарства, что бы облегчить боль.

- Я был словно в тумане. Не помнил, что случилось со мной и почему. Но они исцелили меня так, как я только мог быть исцелен и они сказали мне правду: я никогда больше не буду видеть снова. Но они сказали мне, что помогут мне научиться жить и без зрения.

- Но кто они были? - спросила Кира.

- Кто они есть, ты хотела сказать, - поправил он её мягко. - Потому что они все еще существуют. Теперь я один из них.

- Они просто люди. Такие, как я. Те, кто был ранен. Кого когда-то оставили умирать.

- Те, кого отправили из нашей деревни на Пустошь?

Ее отец улыбнулся.

- Не только из нашей. Есть и другие места. Они пришли отовсюду. Те, кто был ранен - иногда не только телесно, но и в других смыслах тоже. Некоторые из них преодолевали огромные расстояния. Это поразительно - слушать истории их появлений.

- И вот те, кто достиг места, в котором я очутился, основали собственную общину, свой собственный дом. Теперь и мой дом.

Кира вспомнила, что Мэтт описал это, как место, в котором все переломанные.

- Они помогают друг другу, - объяснил ее отец, - мы помогаем друг другу.

- Те, кто может видеть становятся моими глазами. Я никогда не бываю беспомощным.

- Те, что не могут ходить? Их носят.

Кира невольно потерла собственную больную ногу.

- Там всегда можно найти кого-то, на кого опереться, - сказал он ей, - или пару сильных рук для того, у кого их нет.

- Приют Исцеления существует очень давно, - объяснил он. - Нуждающиеся все время приходят. Но кое-что и меняется. У нас начали рождаться дети. И теперь среди нас есть здоровые, сильные и молодые люди. Есть и просто такие, кто нашел нас и остался, потому что захотел разделить с нами наш образ жизни.

Кира попыталась представить себе это место.

- Значит это деревня, как наша?

- Почти. У нас есть сады. Дома. Семьи. Но она намного более мирная. Там нет ругани и вражды. Люди делятся тем, что имеют и помогают друг другу. Детям не приходится плакать, они со всех сторон окружены заботой.

Кира смотрела на каменную подвеску, которая покоилась поверх его синей рубашки. Она дотронулась до своей.

- И у тебя есть семья? - спросила она его робко.

- Вся деревня мне, как семья, Кира, - ответил он. - Но у меня нет жены, нет детей. Это то, что ты имела ввиду?

- Да.

- Я оставил мою семью здесь. Катрину. Ребенка, который должен был еще только родиться. - Он улыбнулся, - тебя.

Она поняла, что теперь пришло время ему сказать.

- Катрина... - начала она.

- Я знаю. Твоя мать умерла. Мэтт мне рассказал.

Кира кивнула. И впервые за долгие месяцы начала плакать по этой утрате. Она не плакала, когда ее мать умерла. Она принудила себя быть сильной тогда, что бы решить, что делать дальше и сделать это. Теперь же горячие слезы оросили ее лицо и она закрыла его руками. Плечи ее сотрясались, она рыдала. Ее отец развел свои руки, предлагая объятие, но она от него отвернулась.

- Зачем ты вернулся? - спросила она наконец, захлебываясь словами, пытаясь унять свои слезы.

Выглядывая через щит, который она сделала из собственных рук, она видела, каким подавленным он сейчас выглядел.

- Очень, очень долгое время, - сказал он наконец, - я ничего не мог вспомнить. Удары по моей голове должны были убить меня. Но, хотя этого им и не удалось, они забрали у меня мою память. Кем я был, почему я был там? Моя жена? Дом? Я ничего не помнил.

- Затем, очень медленно, по мере выздоровления память начала возвращаться. Я начал вспоминать какие-то фрагменты своего прошлого. Голос твоей матери. Песню, которую она пела:

Ночь бредёт, небеса выгорают, бледнеют

Поскорее усни, и простись с синевой до утра

Согретая родной колыбельной, Кира принялась повторять за ним.

- Да, - прошептала она, - я тоже помню.

- Потом, мало-помалу память вернулась ко мне. Только я вернуться не мог. Я не знал, как найти путь. Я был незряч и потерян.

- А если бы я и нашел дорогу домой, это привело бы меня прямо к погибели. Тот, кто желал мне смерти был все еще здесь.

- В конце концов, - объяснял он, - я просто смирился. Хотя и оплакивая свои потери. Но я остался в живых и устроил свою новую жизнь, без твоей матери. Без тебя.

- И потом, - продолжал он и голос его стал заметно теплее, - после того, как прошло много лет, вдруг появился мальчик. Он был истощен и измучен, когда  прибыл к нам. Он был голоден.

- Он всегда голоден, - сказала Кира, слегка улыбаясь.

- Он сказал, что он прошел весь этот путь потому, что он слышал, что где-то здесь имеется синий. Ему нужен синий для его особого друга, который научился делать все остальные цвета. Когда он рассказал мне о тебе, Кира я понял, что, должно быть, ты моя дочь. Я понял, что должен позволить ему отвести меня к вам.

Он зевнул и потянулся.

- Мальчик скоро вернется. Он обещал отыскать для меня убежище, в котором я смогу провести ночь.

Кира взяла его руку своими руками. Шрамы покрывали даже его кисти.

- Отец, - сказала она, буквально всей кожей ощущая неловкость в обращении с этим словом, которым ей никогда не приходилось пользоваться прежде, - сейчас им незачем причинять тебе боль.

- Нет, лучше мне оставаться здесь тайно. И после того, как я отдохну, мы ускользнем прочь, ты и я. Мальчик поможет нам собрать припасов в дорогу. Ты будешь моими глазами по дороге домой. Я же буду сильными ногами, на которые ты сможешь полностью положиться.

- Нет, отец! - сказала Кира, разволновавшись, - смотри! - она обвела рукой свою уютную комнату. Затем остановилась, смущенная, - извини, я знаю, что ты не можешь увидеть все своими глазами. Но ты сможешь почувствовать и убедиться, насколько здесь на самом деле удобно. Есть и другие комнаты дальше по корридору. Все они пустуют за исключением тех, что занимаем мы с Томасом. Ты мог бы занять любую из них.

Он покачал головой.

- Нет, - сказал он.

- Ты пока что не понимаешь, отец, потому что тебя не было здесь. Но я занимаю особенное положение. У меня даже есть друг в Совете Старейших. Он защитил мою жизнь и все время за мной приглядывает.

- Ох, мне так много всего нужно тебе объяснить. Я знаю, что ты устал. Но, отец, еще совсем недавно я была в страшной опасности. Женщина по имени Вандара призывала народ отправить меня на Пустошь. Здесь состоялся суд, и...

- Вандара? Я помню ее. Такая, со шрамом?

- Та самая, - кивнула Кира.

- Это было на самом деле ужасно. Ее раны. Я помню день, когда это случилось. Она во всем винила свое дитя. Он поскользнулся на мокрых камнях и ухватился за подол матери, так что она упала и рассекла себе подбородок и шею об острый камень.

- Но я считала...

- Она так его отругала. Но ведь он был такой несмышленый, еще совсем маленький. Да, позже, когда он умер от олеандра, у людей возникли вопросы. Некоторые предположили... - он замялся и тяжело вздохнул, - но вину ее так и не смогли доказать.

- Хотя она довольно безжалостна, - добавил Кристофер, - ты сказала, она ополчилась против тебя? И даже дошло до суда?

- Да. Но мне разрешили остаться. Я даже получила уважаемую работу. У меня был Защитник, Старейший по имени Джамисон. И теперь он приглядывает за мной, отец, и помогает в работе. Уверена, он найдет место и для тебя!

Переполненная мечтами об их счастливом будущем, Кира порывисто сжала руку отца.

Но атмосфера в комнате словно переменилась. На лице ее отца пролегли глубокие тени. Рука, которую она держала, будто бы онемела и выскользнула из ее рук.

- Джамисон? Твой Защитник? - Кристофер дотронулся до иссеченного шрамами, постаревшего вдруг лица. - Он уже хотел найти для меня место однажды. Джамисон - тот, кто пытался меня убить.

23

В бледном сиянии предрассветной Луны еще не наступившего утра, Кира спустилась вниз к красильному саду. Бережно приминая землю вокруг еще влажных корней, она высадила там резеду.

- Соберем свежие листки первогодки, - приговаривала она словами, сказанными Аннабеллой, - и теплую дождевую воду. И получится синий. Она принесла воды из контейнера под навесом и слегка оросила почву вокруг увядшего за ночь растения. Пройдет еще много времени, прежде чем появится первая поросль. И ее здесь уже не будет, что бы собрать эти листья.

После того, как все саженцы были политы и окучены она опустилась на землю с коленями, подтянутым к подбородку. Кира сидела, раскачиваясь из стороны в сторону. Уже чувствовалось приближение Солнца и бледно-розовое пятно осторожно подкралось к восточной околице неба. Деревня сонно ворочалась и вздыхала. Она попыталась как-то вместить все это в свой разум, охватить одним взглядом, запомнить.

Но общая картина не складывалась, что-то от нее ускользало.

Смерть ее мамы. Стремительная и внезапная, избирательнеая болезнь. Почти невозможная. Как правило, эпидемии набрасывались на всю деревню и уносили жизни многоих и многих.

Может быть, ее мама была отравлена?

Но почему?

Потому что им нужна была Кира.

Зачем?

Затем, что они хотели заполучить ее таланты, ее навыки в обращении с иголкой и нитками.

А Томас? И его родителей тоже? И Джо?

Зачем?

Затем, что бы все их таланты оказались в их власти.

Кира сидела, вперивши взгляд в оживающий сад. Поднявшийся ветерок раскачивал стебли растений и они подрагивали и шевелились, некоторые из них все еще в осенних цветах. Долгожданный синий был найден, тот самый цвет, которого ей так не хватало. Резеда была найдена. Но теперь кто-то другой пожнет ее первые листья.

Где-то поблизости отсыпался Кристофер, набираясь сил перед возвращением в деревню, в которой живут исцеленные люди. Вместе со своим вновь обретенным отцом она покинет единственный мир, который когда либо знала. Она смотрела на предстоящее путешествие и не чувствовала в себе страха. Она не будет скучать по вражде и невежеству, которые они оставят у себя за спиной.

Она будет тосковать по Мэтту и его озорному характеру, подумала она с грустью. И Томасу, такому взрослому и такому преданному. Она будет скучать и по нему.

И Джо. Она улыбнулась своей мысли о маленькой певчей, что с такой гордостью стояла перед толпой на Соборе.

Размышляя о Джо, Кира вспомнила кое-что. Внезапное появление ее отца вытеснило эту мысль из головы. Но сейчас, в тишине рассветного сада озарение, посетившее ее накануне вернулось, кошмарное предчувствие накатило волной и она задохнулась.

Лязгающий приглушенный звук, который так взволновал ее во время Праздника! Даже сейчас она как-будто все еще его слышала, волочащийся звон металла. Источник этого звука промелькнул перед ней всего на мнгновение в начале второй части Песни. По завершении Певчий принимал аплодисменты зрителей. Когда это закончилось, счастливая Джо сбежала по ступеням амвона, Певчий стал пробираться вперед, что бы пройти по проходу между рядами. Вот он слегка приподнял полы Мантии, спускаясь с верхней ступеньки и со своего места с краю Кира увидела его ноги. Они были голыми и гротескно уродливыми.

Лодыжки его были иссечены частыми шрамами, исполосованные куда сильнее, чем лицо несчастного Кристофера. Они были покрыты корочкой спекшейся крови. Свежая, яркая кровь стекала тонкими ручейками по его стопам. Она сочилась из стертой, гноящейся кожи, сдавленной манжетами металлических кандалов, которыми он был скован. Певчий медленно, тяжело сходил по ступеням амвона, а меж массивных оков, надетых на его щиколотки была протянута цепь.

Сойдя, он вновь опустил Мантию и она ничего больше не видела. Может быть, это ей показалось? Но наблюдая за тем, как он шел, она слышала звук волочащейся по полу цепи и видела, как за ним тянется след. Темный след из его крови.

Воскрешая в памяти эту картину, Кира с ясностью и отчаянием поняла, что это значило. Все стало просто.

Все трое - юная Певчая, что однажды займет место на цепи; Томас-Гравер, который своими острыми инструментами высекает историю Мира; и сама Кира, которая раскрашивает эту историю - все они были художниками. Своими руками они создавали будущее.

Когда-то Кира почувствовала это в кончиках пальцев - стремление переплетать и смешивать краски в рисунки потрясающей красоты, которые она делала словно бы по наитию. Томас с детства умел вырезать невероятные, волшебные вещи из дерева, которые становились словно живыми, попав к нему в руки. И эта чистая, запавшая в душу мелодия, которую пела девочка, заключенная в запертой комнате, своим звонким, высоким голосом. Прежде, чем они заставили ее петь нужные им песни.

Старейшие – с их унылыми, бесстрастными лицами не обладали никакой созидательной силой. Но у них были хитрость, коварство и они нашли способы подчинять и захватывать, направлять силы людей на достижение собственных целей. Они будут настаивать, принуждать написать для них то будущее, которого они хотят. А не то, которое могло бы у нас быть.

Кира слушала, как шелестит ее сад. Как он отряхивается и просыпается. Она смотрела на только что поселившуюся здесь резеду, уютно примостившуюся там, где она посадила ее рядом с желтым подмаренником.

- Как правило, они умирают после того, как отцветут в первый раз, - говорила ей Аннабелла, описывая резеду, - но может быть, тебе посчастливится и ты найдешь выжившие ростки.

Это и были выжившие побеги, те, что она посадила сегодня. И что-то Кире подсказывало, что они приживутся. Поняла она и еще кое-что. С окрепшей уверенностью она поднялась с влажной травы, что бы вернуться под крышу. Потом она разыщет отца и скажет ему, что не сможет стать для него глазами. Что ей придется остаться.

Мэтт был одним из тех, кто должен был сопровождать Кристофера по дороге домой.

Когда поздно ночью они собрались на краю дороги, что вела прочь из деревни, на обочине той самой дороги, что пробегала мимо хутора Аннабеллы и тянулась дальше и дальше на многие дни и приводила в Приют Исцеления, Мэтт, неугомонный по своему обыкновению, пританцовывал в предвкушении путешествия. Гордый от осознания собственной значимости. Прутик, такой же нетерпеливый в ожидании приключения все вынюхивал что-то и выныривал из окружающей их темноты то здесь, то там.

- Я знаю, вы будете ужасно скучать, - разглагольствовал Мэтт, - и может быть, меня не будет долгое время, потому что они, возможно, захотят, что бы я погостил.

Он повернулся к Кристоферу

- Там всегда довольно еды? Для посетителей? И их собачек?

Кристофер, улыбаясь, кивнул - да, всегда.

Затем Мэтт отозвал Киру в сторону, что бы поделиться каким-то важным секретом.

- Я знаю, ты вряд ли найдешь себе мужа из-за этой своей хромоты, - сказал он низким доверительным тоном.

- Да, наверное, - согласилась она.

Он в нетерпении подергал ее за рукав.

- Я давно хотел сказать тебе, что другие их люди - разные, покалеченные - они тоже женятся. Я видел там одного парня, двусложного парня, совершенно здорового, прямо такого же возраста, как и ты.

- Бъюсь об заклад, что ты могла бы за него выйти, - объявил Мэтт торжественным шепотом, - конечно, если захочешь.

Кира крепко его обняла.

- Спасибо, Мэтт, - отвечала она так же шепотом, - я не хочу.

- А глаза у него, между прочим, поразительно синего цвета, - выразительно добавил Мэтт, как если бы это имело какое-то значение.

Но Кира все улыбалась и трясла головой - нет.

Томас принес сверток с едой, которую они сберегли и припрятали; теперь этот сверток перекочевал в заплечный мешок Кристофера. Оба пожали друг другу руки.

Кира хранила молчание.

Отец смирился с решением дочери.

- Ты придешь, как только сможешь, - сказал он, - Мэтт сможет ходить туда и обратно. Он будет нашим связным. Настанет день, когда он приведет тебя к нам.

- Настанет день, когда наши деревни узнают друг друга, - заверила она Кристофера, - я предчувствую это. Кира действительно знала, что это правда, уже почти что могла трогать будущее своими руками, видела его в невысказанных картинках, узорах, которые стремились вырваться на свободу. Ощущала в кончиках пальцев, как незаполненная еще, манящая неизвестность ждала, раскинувшись на плечах Мантии.

- У меня есть для тебя подарок, - сказал ей отец.

Она посмотрела на него озадаченно. Он пришел с пустыми руками и жил в тайном убежище на протяжении нескольких дней. Он положил что-то на ее протянутую вперед ладонь. Что-то мягкое.

Она скорее почувствовала, чем увидела.

- Нитки?- спросила она, - моток ниток?

Ее отец улыбнулся.

- У меня было время. Я сидел в ожидании, пока придет день моего возвращения. Мои руки стали весьма ловкими, им пришлось научиться все делать вслепую. Так что я распустил ткань моей синей рубашки, - объяснил он, - а мальчик нашел мне другую одежду.

- Спёр другую одежду, - уточнил Мэтт, явно гордящийся этим фактом.

- И теперь у тебя есть синие нитки, - продолжил отец, - пока ты ждешь, когда зацветет сад.

- До свидания, - прошептала Кира, обнимая отца. Она вглядывалась в темноту, как незрячий мужчина, мальчик-изгой и собака удалялись от нее по дороге. Когда их вовсе не стало видно, она развернулась и побрела к дому. К будущему, что ждало где-то там, впереди. Дорога к нему была найдена, свернулась клубочком у нее на ладони и Кира слышала его пробуждающееся сердцебиение, как если бы оно уже начинало жить.